Подписав мое прошение об отставке, контр-адмирал отправил меня обратно. Возвращался я уже с морским офицером в звании капитана второго ранга, старпомом с «России». Прибыв на борт «Паллады» – лоцман уже был тут, – я выстроил команду и представил им нового командира, мол, меня сняли с командования, и дальше уже новый капитан все взял в свои руки. Два часа и все были заведены на рейд Владивостока. С «Оки» сходили пассажиры, на шлюпках снимали японцев, отправляя их в лагерь военнопленных, на крейсер прибыли местные офицеры, узнать степень повреждения корабля, нужен док или нет. Я и так скажу, а корабельный инженер подтвердит – док нужен. С призов перевозили раненых на берег, в госпиталь, на судах уже интендантские команды работали – такой уголь крейсерскому отряду точно нужен, похоже, угольщики реквизируют за контрабанду, их остановка и досмотр оформлены мной как нужно, установят орудия на палубе и превратят во вспомогательные крейсера. Теперь действовать отряд сможет куда резвее, дальность действий увеличится на порядок.
Время было вечернее, я попрощался с командой «Паллады» и миноносниками. Тут же на палубе были и команды с миноносцев, их командиры, воспользовавшись моим примером, прорвались на трех миноносцах, добыв уголь с захваченного японского транспорта. Они его сюда привели. Командир «Паллады», видимо, не поддержал их решения – возможно, побрезговал, вполне в его духе. Теперь капитаны снова вступили в свои должности. Они безо всякой злобы, с интересом на меня поглядывали. Попрощавшись (денщик уже спустил мои вещи в шлюпку), я покинул борт крейсера. Перед этим команда мне отсалютовала, как адмиралу, показывая свое уважение.
Добравшись до берега, я снял номер в гостинице. Штаб эскадры еще работал, по просьбе адмирала я навестил его и забрал приказ об отставке. Он был подписан адмиралом и оставлен для меня. Сняв погоны с кителя – носить их права я уже не имею, хорошо не арестовали, – и вернувшись в гостиницу, я застал на входе полного мужика, что меня искал. Это был фотограф с «Оки», он оказался корреспондентом столичной газеты. Мы посидели в ресторанчике, он меня разговорил, я все описал, да еще копии рапортов ему дал, там все то же самое описано. Тот спросил разрешения их напечатать и, получив, довольный ушел. Похоже, материал он набрал превосходный. А мне пришлось в ресторане задержаться: сюда гурьбой пошли молодые морские и армейские офицеры, в общем, с ними пообщался, описывая, что было, так что в номер вернулся только в полночь. Там умылся в тазике и лег спать.
Сбежал я из города на вторые сутки: похоже, я стал в городе знаменитостью номер один, все хотели пообщаться и выпить со мной. Журналисты ладно, брали интервью и уходили, больше проблем доставляли офицеры, что морские, что армейские. Так что на третий день я купил двух коней, верхового и вьючного, докупил патронов к винтовке, приобрел офицерскую палатку, одеяло, утварь, припасов на месяц и к десяти часам утра покинул город. Постарался сделать это незаметно, чтобы какой-нибудь ретивый молоденький мичман или лейтенант не отловил.
Форму я снял, купил удобный дорожный костюм. Поездом не поехал, верхом попутешествую, хочу местные красоты осмотреть. Во время войны можно в отставку уходить, по болезни, ранению или приказу свыше. В моем случае был третий вариант, который я оспорить не мог, да и не хотел, сам на это рассчитывал. Если бы я рапорт об отставке не написал, меня бы заставили, еще и звания лишили, или худший вариант, перевели служить в страшную дыру, а сейчас я орденоносец и лейтенант в отставке, какой-никакой, а чин, соответствует армейскому штабс-капитану. Наград за рейд я не ждал. Да и не будет их – бунтарей не награждают, что бы они ни совершили. Бунтари пример для других: если наградят, будет повод снова так поступить уже другим бунтарям. Нет, скорее всего, побыстрее замнут этот случай, вычеркнув его из истории.
Весь месяц я людей практически не видел. Изучал девственные места, рыбачил на реках – лосось просто восхитительный на вкус, а свежая икра мне так и не надоела, несмотря на ее количество. Изредка замечал старые следы присутствия людей, а один раз обнаружил скелет в истлевших одеждах. При нем ничего не было: видимо, кто-то нашел тело и, не похоронив, обобрал. Я же складной лопаткой вырыл могилу и похоронил. Не знаю, кто это был, мне кажется, золотоискатель – надеюсь, я сделал благое дело.
Но припасы подошли к концу, так что я направился к людям. Отдохнул отлично, поохотился, набрался впечатлений и оптимизма, вот и настало время посетить окрестности Твери, навестить родителей Александра, в тело которого я попал. Думаю, это будет правильно. Не знаю, что в газетах пишут, хают или хвалят (думаю, последнее вряд ли), но нужно прибыть к ним самому и объясниться. Если простят, то хорошо, если нет, прогонят – еще лучше. Отправлюсь в путешествие по всему миру. Привык я к этому делу, интересно мне, вижу смысл жизни в этом. А предпочтительнее всего морские суда – и дом, и средство путешествия. Я оттого и люблю их, и в кругосветку уже сколько собираюсь. Нет, я раз двадцать в ней был, но мне пока не надоедает. Стараюсь повторить в каждом теле. Тем более в этом тысяча девятьсот четвертом будет любопытно взглянуть на разные порты и города, как они выглядят сейчас, вспоминая, как будут выглядеть в будущем.
За этот месяц я ушел далеко, за Харбин, так что, выйдя к железнодорожным путям, по ним добрался до ближайшей станции. Она небольшая была, но купить билет и оплатить перевоз лошадей с багажом до Москвы было вполне возможно, что я и сделал. Заодно и припасы тут же в лавочке купил. Поезд будет только завтра, так что снял комнату, гостиницы тут нет, искупался в озерце неподалеку и устроился на ночь. Хозяйка, у которой я комнату снял, всю мою одежу хорошенько постирала, к утру высохнет. Кстати, при покупке билета, когда предъявил документы (тут правила такие, каторжников много, бывает, бегут), мои данные вписали в журнал пассажиров, и служащий на фамилию даже внимания не обратил. А вот на вокзале, после оплаты билета, я приметил у служащего газету. Взял почитать с возвратом. Оказалась та старой, двухнедельной, из Владивостока. В общем, там обо мне было чуть ли не две страницы, какими только словами не хаяли! Значит, я был прав – выбрали политику очернения. Брезгливо сложив газету, я вернул ее на место и отправился к домику, ночевать.
Следующие две недели я был в пути, пока не сошел на вокзале в Москве. Там снял номер в гостинице, где, отходя от дороги, дважды принял ванную, а на третий день сходил в турецкие бани. Я знал, что они в Москве имелись. Одежда поистрепалась, так что я купил новую, портной ушил по фигуре.
Задержавшись в Москве всего на пять дней, я верхом отправился в Тверь. Я бы подольше в Москве пробыл, но случилась неприятность: встретил однокурсника Александра по морскому кадетскому училищу. Тот обрадовался, сказал, что читал в газетах про меня, пытался затащить в ресторан, но я отговорился спешными делами, быстро добрался до гостиницы и в этот же день покинул столицу. Что-то мне не понравилась излишне довольная и радостная физиономия этого лейтенанта. Судя по дороговизне материала, из которой была пошита его форма, и нагловато уверенному виду, при штабе ошивался, а море, наверное, только на картинках видел. Шучу, конечно, все кадеты практику проходят, но все равно такие хлыщи мне не нравились.
