Но во введении чего-то подобного для управления флотилией касогов нет смысла – горцы подают лишь простейшие сигналы ревом бараньих рогов. Да и в масштабах морской битвы звук любой трубы с нашего флагмана они все равно не услышат. Я решил проблему следующим образом. На моем корабле находится сигнальщик с набором цветных полотен четырех цветов. Красный – «атака», желтый – «держать дистанцию», зеленый – «сблизиться с флагманом», синий – «стой». Так вот, по моей команде наш сигнальщик разворачивается к одной из крайних в строю либурн, близкой к правой или левой касожским эскадрам, и передает мой приказ. А уже с либурны сигнал «транслируется» горцам. Сейчас Асхар получил «красный», его заместитель и командир второй эскадры Олагай – «зеленый».
В следующие полчаса корабли обеих сторон маневрируют и постепенно сближаются друг с другом. Поначалу вырвавшиеся вперед панфилы вроде как начали делать разворот, уходя от встречной атаки приближающихся касогов. Однако затем, повинуясь сигналам с флагмана, выровняли курс и замедлили ход, спустив паруса и осушив весла, зато ускорились дромоны, стремясь успеть занять свое место в строю. Сбавили ход и горцы, завидев синее полотно, – впрочем, думаю, что касоги сами осознали угрозу, исходящую от приближающегося врага.
Вот только если они на время и замерли, то византийцы, выстроив линию, продолжили ускоренно двигаться вперед – им в паруса как раз подул попутный ветер. Скрипя зубами от гнева, я приказал передать «желтый» Асхару. И что же – ободренные видом ретирующихся пиратских ладей, вперед вновь вырвались панфилы. Несмотря на очередной сигнал «атака», транслируемый касогам, более половины легких судов византийцев сумели завершить маневр и устремились к моим либурнам. В ответ я отдал приказ «атака» уже Олагаю… Хорошо хоть Ростислав, трезво оценивая свои силы, воздержался от попыток перехватить командование.
А дальше море запылало…
Сифоны дромонов выплюнули тугие струи огненной смеси в приблизившиеся к ним ладьи касогов. И одновременно в небо взвились первые снаряды катапульт, также начиненные «греческим огнем»! Причем пламенные росчерки прочертили его как с византийских кораблей, так и с нашей ударной эскадры. А всего лишь пару минут спустя в лица горцев Олагая ударил поток нетушимой химической смеси, придуманной злым гением грека Калинника…
[38]
Мои корабли, повинуясь приказу, сосредоточили огонь на византийском флагмане, который я определил по раздающимся с него звукам труб. Уже после первого залпа катапульт дромон византийского наварха объяло жарким пламенем – и я был бы лжецом, если бы сказал, что не сожалею об участи греческого смельчака, сумевшего к тому же разрушить первоначальный план битвы.
Но уже через несколько секунд в борт нашего корабля врезались сразу несколько огненных снарядов, выпущенных контратаковавшими панфилами. Воя от дикой боли, заметались по палубе объятые пламенем гребцы, завопили от ужаса артиллеристы, к запасу снарядов которых потекла пылающая дорожка химической смеси… И прежде чем она достигла их, я с ревом врезался в опешившего Ростислава, вместе с ним перевалившись через борт и рухнув в море…
Побратим испуганно заметался в воде, тяжесть кольчуг неудержимо потянула вниз обоих – а ведь князь еще облачен в алый плащ, оплетший его сейчас, словно рыболовная сеть! С трудом я сумел ухватиться за фибулу на его плече и рвануть, разрывая ткань, получив при этом три, а то и четыре увесистые плюхи от бестолково молотящего руками Ростислава. Лишь освободив его от плаща, отчаянно работая при этом ногами, я за волосы вытащил его голову из воды, чтобы побратим сумел сделать короткий вдох. А после из последних сил поплыл к ближайшей либурне, по-прежнему таща князя за волосы и вновь пытаясь поднять над поверхностью его голову.
Яркая вспышка на мгновение ослепила – а после я заработал ногами еще активнее, уже из последних сил стараясь удержаться на воде. Объятый жарким пламенем флагманский панфил завораживает, но я с ужасом взираю на неотвратимо приближающуюся к нам струю жидкого огня, во все стороны растекающуюся по воде.
Мы бы погибли – безусловно, погибли бы. Сил сорвать с себя кольчугу не оставалось, а брони гарантированно утянули бы нас на дно. Мои ноги уже свело от напряжения, легкие загорелись огнем от нехватки воздуха, а удары сердца отчетливо слышались в ушах… Но тут сильные руки слева и справа подхватили нас, и вчетвером мы преодолели оставшиеся метры до ближней либурны. Оттуда уже прыгали в воду опытные пловцы, стремясь помочь нам спасти князя.
Почувствовав под собой качающуюся деревянную твердь, я поцеловал ее, мысленно благодаря Господа за спасение. Рядом на доски свалились Радей и Георгий, каким-то чудом успевшие сорвать с себя брони прежде, чем оказались в воде, – впрочем, по всей видимости, мне самому просто не хватило выдержки сделать это. Между тем Ростислава обильно вырвало морской водой…
Лишь полминуты спустя, оклемавшись, я приподнялся над бортом и с ужасом уставился на открывшуюся моим глазам картину. Десятки кораблей, целиком объятые пламенем, тонущие или еще держащиеся на воде, огромные огненные лужи, растекшиеся между ними, – и сотни утопающих, одновременно сгорающих заживо людей, отчаянно и бессмысленно пытающихся спастись под водой… Жуткий запах гари и обугленной плоти ударил в ноздри, и на несколько секунд я опешил, оглушенный, пораженный открывшимся перед глазами сверхъестественным зрелищем.
И лишь с ударом в воду очередного огненного снаряда я понял, что либурна неподвижно стоит рядом с обоими горящими панфилами и остается отличной мишенью для врага.
– Кормчий! Заворачивай! Право на борт, обходим врага по дуге! Горнист, играй сигнал: наварх на корабле! Всем кораблям – огибать византийские дромоны, обстреливать их из катапульт!
Над головой сбивчиво заревел противный, скрипучий сигнал, а кормчий, резко закричав что-то своим, начал спешно править либурной, выполняя мой приказ. Каким-то чудом нам удалось избежать точного попадания врага – видимо, потому, что византийские артиллеристы были вынуждены отвлечься на касогов, атакующих уцелевшие панфилы.
Я во все глаза смотрел на разворачивающуюся передо мной отчаянную схватку и не мог поверить в увиденное – касоги шли на абордаж, несмотря на стену огня, отделившую их ладьи от кораблей врага! Какую же решимость нужно иметь, чтобы при практически полном отсутствии шансов выжить идти вперед?! Ранее я был не слишком впечатлен боевыми качествами горцев и не верил в рассказы о том, что в бою они способны презреть смерть, в бешеной ярости атакуя врага даже со смертельными ранами, словно берсерки. Мой опыт сражений с ними подсказывал, что касоги действительно способны на жесткий первый натиск, особенно когда им кажется, что противник слабее – но не более того. Однако теперь воочию убедился, что был не прав – кормчие горцев упрямо вели корабли вперед, на сближение с панфилами, и ни один из них на моих глазах не повернул вспять, не уклонился от боя! Даже охваченные пламенем суда упрямо рвались к врагу, в последние мгновения своего существования сцепляясь бортами с противниками и поджигая их. Я видел, как бросающиеся в воду воины плывут к византийским кораблям и как умудрившиеся не потонуть в бронях и не сгореть в растекшемся «греческом огне» отчаянно взбирались по бортам панфилов, помогая себе ножами, вгрызаясь ими в дерево… Своей смертью они дарили нам драгоценные минуты жизни – и возможность взять верх в бою!
