– Вставай, Андрей…
Я испуганно посмотрел на переставшую улыбаться жену, нашел глазами сына, внимательно и не по-детски серьезно взирающего на меня, и тут громкий голос Артара окончательно меня разбудил:
– Вставай, воевода!
– Зараза…
Продрав глаза, я плеснул себе на лицо из фляги немного остывшей за ночь воды. Остатки сна окончательно отступили, унося с собой образ семьи, сотканный из настоящих воспоминаний.
– Что там половцы, не решились еще идти на штурм?
Яс невесело ухмыльнулся. В походе против половцев мы проводим вместе много времени, в этот раз Георгий и даже мой неизменный телохранитель Радей остались в Тмутаракани. Первый – как опытный боец назначен Ростиславом десятником телохранителей княгини и сыновей. Ланка ведь родила еще одного сына, названного, кстати, в мою честь Андреем! Не стоит и спрашивать, кто стал его крестным, на зависть прочим приближенным побратима… А Радея я упросил остаться подле Дали и Славки. В случае чего они с ним не пропадут – по крайней мере, я на это надеюсь.
Хотя лучше будет, если это «в случае чего» никогда не настанет.
– Все так же. Окружили малыми отрядами, постреливают.
– Понятно, все как в последние дни!
Беспокоиться мы начали, еще когда обнаружили многочисленные разъезды куманов, приблизившиеся к нашей стоянке на Днепре. Что печенежские, что касожские дозоры никак не могли углубиться в степь – половцы во множестве атаковали их, загоняя обратно в лагерь. Даже смешанный отряд в три сотни сабель, поначалу прорвавший тонкую цепочку вражеского окружения, вскоре был развернут вдвое превосходящими силами врага.
Это означало только одно – Шарукан уже в степи. Только тогда мы думали, что к нашей стоянке приблизились лишь передовые силы врага, что вся орда целиком появится чуть позже, и потому еще где-то сутки ожидали прибытия Кабугшина с его печенегами.
Не дождались.
И тогда я предложил Ростиславу отступать вначале по днепровскому берегу, а позже заворачивать в Крым – Таврию, как здесь называют полуостров:
– Княже, прости меня. Боюсь, Кабугшин уже не придет.
Ростислав поднял на меня красные от бессонницы глаза. Я ожидал увидеть в них гнев, боль, разочарование, обиду… Ничего. Просто ничего, пустота. Между лопаток явственно пробежал холодок…
– Не за что извиняться, Андрей. Остались бы у Посульской линии, глядишь, половцы нас бы и не обошли. Может, пришлось бы немного поголодать, но ведь печенеги все равно бы пригнали скот. А теперь…
Внутреннее состояние побратима, какая-то надломленность, обреченность в его тоне всерьез меня насторожили.
– Тогда прости, княже, что убедил тебя помочь дядьям. Думал, что успеем объединиться с ними перед решающей битвой, а вот как получилось. Не успели…
– Нет! – Голос Ростислава окреп, глаза его наконец-то загорелись. – Нет. Решение идти на Русь было верным! Это моя родная земля, мой дом, дом моего отца и деда… – Слова побратима зазвучали глуше. – Я никогда не видел последствий набегов степняков. Теперь увидел. И я не жалею о том, что мы пришли на помощь дядьям, на помощь простому люду. Жаль только, не получилось победить. Но мы дадим им бой! И половцы надолго запомнят князя Тмутаракани и его дружину!!!
Внутреннее признание поражения, состояние обреченности зачастую приводят к гибели. Даже если шансы спастись есть, даже если они были весьма весомыми! Именно это я всегда знал точно.
– Брат…
Я впервые обратился так к Ростиславу, и он удивленно посмотрел на меня.
– Далеко еще не все потеряно. Мы можем уйти в Таврию, отступить в горы или дождаться подхода наших пеших полков. Можем…
– И как ты представляешь наш отход?! Зачем обманываешь, Андрей? Если половцы разбили Кабугшина, то вскоре ударят и по нам! Ты сам говорил, у них вдвое больше людей, есть латные всадники. Мы не выстоим, не победим в бою! Но, по крайней мере, можем уполовинить их рать…
Впервые с начала разговора тон князя источает раздражение и – неужели я этому радуюсь? – в нем слышится сарказм. Но на самом деле это действительно хорошо – то, что мне удалось встряхнуть побратима:
– Княже, в походе мы можем окружить войско телегами со всех сторон, прямыми линиями. У получившихся стенок поставим легких лучников, у нас их много, пусть перестреливаются с половцами. А ударную силу, панцирных всадников, спрячем в середине, укроем их от куманских стрел. Враг не сможет атаковать с ходу, используя численное преимущество, мы всегда успеем сцепить телеги. А даже если нет, скорость и напор степняки однозначно потеряют, да и ворваться внутрь большим числом у них все равно не получится. Мы отобьемся!
Лицо Ростислава порозовело.
– А что, это идея! Вот только скорость движения будет очень низкой…
– Ничего страшного, главное – достичь перешейка!
– И еды у нас все равно не хватит. Даже с учетом тех табунов, что прислал нам Кабугшин, даже если будем давать воинам совсем немного… Еды не хватит, Андрей.
– Княже, будем беречь. Варить меньше мяса в котлах, по ночам, так чтобы кости оставались голыми, а получившуюся жижу воины могли пить весь день. Она будет питательна. Сможем есть лошадей, потерявших всадников…
– Андрей, ты меня слышишь? – Побратим посмотрел мне в глаза. – Еды все равно не хватит. А как отвернем от Днепра, так быстро закончится и вода.
Всего полминуты я молчал, обдумывая ситуацию, – и все это время Ростислав смотрел не отрешенно, вновь поддавшись скорбной обреченности, а с плохо скрываемой, страстной надеждой.
– Ну а если мы дойдем до поворотной точки от реки к Таврии, запасемся водой, до этого, сколько успеем, завялим мяса… а после пойдем на прорыв? Оторвемся от половцев?
Взгляд князя помрачнел.
– Только лошадей загоним. Не уйти нам от степняков!
Отсутствие альтернативы наконец вывело из себя и меня:
– Проводники из местных печенегов покажут за порогами место, откуда ближе всего до перешейка Таврии. С их слов, оттуда всего два обычных конных перехода или один рывковый, верст в семьдесят! Разве не прорвемся? Но даже если нет, тогда и дадим бой! Хотя еще неизвестно, примут его степняки или нет. В крайнем случае пошлем впереди себя большой отряд печенегов, пусть даже сабель в пятьсот, главное, чтобы прорвался. У себя они поднимут в седло всех боеспособных мужиков, приведут еще скота! Мы им потом зерна дадим взамен много, зиму переживут. Тем более что, если сгинет наша рать, народ Кабугшина так или иначе обречен.
Складки на лбу Ростислава наконец разгладились, а губы его сложились в неуверенную улыбку.
– И то верно! Нечего хоронить себя раньше времени, повернем от реки, а там уже поглядим! Правильно ты придумал, воевода, правильно…
И вот уже больше недели мы идем вдоль берега Днепра, под постоянным беспокоящим огнем половецких лучников. За это время рати куманов пять раз то имитировали ложную атаку, то действительно хотели напасть.
