Салаватову сомкнули наручники за спиной и вывели из кабинета. Камилла де Вилетт ушла следом.
— Она с ним поедет? — спросил я.
— Конечно, — кивнул Нагорный. — Надо же проверить, что ужин не пересолен, белье чистое, душ исправен, кондиционер работает, внутреннее кольцо выдали и вообще права клиента не нарушаются.
— Со мной Руткевич не ездил, — заметил я.
— Артур, ну еще в Открытый Центр ездить! Там же всем устройства связи оставляют и отпускают домой на выходные. Можно хоть в юридический комитет Народного Собрания жаловаться, если что не так, хоть в ИКК, хоть по всему свету.
— Вообще-то, нас надо всех разогнать к чертовой матери, — заметил Венгер. — Речь шла о жизни или смерти, а мы эту сволочь обедом кормили и интересовались качеством борща.
— Ага! И меня в первую очередь, — сказал Нагорный. — Я весь день гуманизмом занимался и допрашивал под детектором, хотя было совершенно очевидно, что клиент больше всего не хочет под БП. Но, с другой стороны, ты помнишь, с чего все началось? Смешно сказать! С подделки медицинской справки и фальсификации доказательств.
— Да-а. Я ему еще три месяца обещал, — улыбнулся Кирилл Васильевич.
— А теперь, сколько будет? — спросил я.
— Три года, — сказал Нагорный.
— Только психокоррекция?
— Возможно, с реабилитацией. По крайней мере, с реабилитацией в стационаре. Понимаешь, у них теория, что после трех-шести лет изоляции, пациент практически не в состоянии адаптироваться в обществе. Поэтому они больше трех лет стараются не держать, если только это не «F». Самый длительный курс психокоррекции был у Анри Вальдо. Три года. Остальное, как ты знаешь, не по воле психологов.
— Ладно, — сказал Венгер, — слава богу, наш гуманизм не привел к антигуманным последствиям.
— Ну, все, — кивнул Нагорный. — Половина девятого. Все свободны. Вам тоже надо ужинать, спать, вставать завтра утром и идти на работу.
— Саша, а ты? — спросил я.
— А мне интересно, чем кончится. Сейчас пришло сообщение, что все задержаны, кроме Митте и Подогаса. Первый забаррикадировался у себя в доме, и не пускает ни полицию, ни СБК. Второй пропал.
— Вместе с миллионами, — предположл Венгер.
— Очень возможно.
— Сейчас будем допрашивать задержанных? — спросил я.
— Боже упаси, — сказал Нагорный. — После восьми вечера вообще нельзя допрашивать. Только с согласия клиента и его адвоката и, если до этого допрашивали не более восьми часов. Но здесь не тот случай. Не для добровольных ночных исповедей. Так что ни врач, ни психолог нам точно не понадобятся. Андрей, Гера, идите спать. Завтра можете пригодиться.
— Ладно, — кивнул Гера, — Выгоняете — ничего не поделаешь.
И они с Андреем попрощались и вышли из комнаты.
Я залез в новостную ленту. Тема «облавы в городе» по-прежнему висела на первой строке. Но теперь у нее было уточнение: «Задержано от десяти до пятнадцати человек». А «Новый портал» уже успел выдать статью под названием «Аресты с особой жестокостью».
— Все, — сказал Нагорный, — сейчас вся прогрессивная общественность заклеймит меня «Вышинским».
Откуда очевидно следовало, что он тоже смотрит новости.
Александр Анатольевич, как в воду глядел. Не прошло и минуты, как на «Новом портале» выплыла свежая статья: «Александр Нагорный: совесть нации, демагог или новый Вышинский?»
— Уже, — прокомментировал он, — Про демагога, я, по-моему, где-то слышал.
— Да, плюнь, — сказал Венгер. — На всех не угодишь.
Я посмотрел «Аресты с особой жестокостью». Там утверждалось, что Михаилу Лопатину при задержании сломали руку.
— Ох! — сказал Нагорный. — Обалдуи. Вежливо нельзя?
И связался с кем-то по кольцу.
— Марк, слушай, что у вас твориться?.. Молодцы, что задержали. Что с Михаилом Лопатиным?.. Да?.. Вы уверены?.. Врач будет смотреть.
— Сопротивлялся при задержании, — пояснил для нас Нагорный, — говорят, не сломали, а «немного заломили». Уверены, что кость цела. Сейчас в тюрьму позвоню… Сережа? Кто сейчас из врачей дежурит? Дима? Ну, замечательно… Дима? Ты Лопатина смотрел?.. Нет еще?.. Перезвони. Если на нем хоть царапина, сразу на больничку. А то прогрессивная общественность нас сожрет и не подавится.
Дима перезвонил минут через десять, и Нагорный включил громкую связь.
— Саш, с Лопатиным все в порядке. Перелома нет, вывиха нет. Чувствует себя нормально. Но задерживали жестко, как он говорит. Есть несколько синяков. От пальцев. Вцепились со всей дури. Надо его на больничку с синяками?
— Дим, ну, ты же врач. Не я.
— По-моему, не надо.
— Как скажешь. Медицинское заключение мне скинь.
— Хорошо.
К десяти мы вышли в соседнюю комнату и уселись пить чай.
События продолжали развиваться. Сеть утверждала, что с Митте находятся его сыновья пятнадцати и восемнадцати лет: Никита и Глеб.
Второго я знал, мы вместе учились в Универе.
— Георгий Петрович, — говорил по кольцу Нагорный, — что там с Митте?
— Митте утверждает, что дом заминирован, и, если начнут штурм, они взорвутся, — пояснил он для нас. — Значит, штурмовать нельзя, там же его дети.
— Средневековье какое, — прокомментировал Венгер.
— А из БП? — предложил я.
— Нужна прямая видимость, — сказал Нагорный. — Снайперы держат, конечно, окна под прицелом, но там должен кто-то появиться. Так что ведут переговоры.
— Я Глеба знаю.
— Да? Свяжись с ним.
Я позвонил.
— Глеб? Это Артур. Что там ваш отец с ума сходит? Максимум, что ему грозит, три года психокоррекции.
— Ты от двух недель с ума сходил.
— Не сошел. Сделал все, что было надо. Не умер. Глеб, да все нормально будет!
— Нагорный рядом с тобой сидит?
— Да.
— Передай ему, что мы с отцом добровольно, мы не заложники, как тут пишут некоторые идиоты. И если он знает, что такое честь, пусть подождет десять минут.
— Громкая связь, — сказал я. — Вы, что там до победного конца воевать собрались? Втроем?
— Самураи хреновы, — бросил Нагорный.
— Все гораздо проще, — усмехнулся Глеб. — Десять минут.
— Про взрывчатку правда?
— Конечно.
— Вы что взорваться собираетесь через десять минут?
— Увидите.
— Глеб!..
Но он уже отключился.
— Артур, а Митте ты знаешь? — спросил Нагорный.
