— Не прокурор же, — сказал Нагорный. — Психолог — не сторона обвинения. В идеале он нейтрален.
— Я читал, что до эпохи Психологических Центров последним выступал адвокат.
— Подсудимый с последним словом, как и сейчас, — уточнил Нагорный. — Адвокат предпоследним. Имелось в виду, что лучше отпустить виновного, чем наказать невиновного. Но психокоррекция не наказание. И для психокоррекции это неверно. Психокоррекцию делают множеству совершенно невиновных людей, тем же психологам. И никакого вреда от нее нет. Если конечно грамотно сделать.
К нам подошел Эрих Павлович.
— Разрешите?
— А это законно? — спросил я Нагорного.
— Законно, законно, — сказал Александр Анатольевич, — присяжные же решают. Садитесь, Эрих Павлович.
— Вот, если бы я с присяжными сейчас чай пил — тогда да, отставка гарантирована, — сказал судья, садясь рядом со мной.
— Но ведь, если вердикт будет обвинительным, окончательное решение выносите вы, — заметил я.
— От меня уже почти ничего не зависит. Если психологи ничего явно неадекватного не просят, я обычно соглашаюсь с психологами.
Он тронул меня за плечо.
— Артур, ну, ведь надо было пройти курс? Сейчас уже очевидно, по-моему. Результат блестящий.
С одной стороны, мне было лестно такое соседство, с другой, жест уж очень покровительственный.
— Ну, может быть, — сказал я.
— Он не связывает, — улыбнулся Ройтман.
— А что связано? — угрюмо спросил я.
— Еще бы! — сказал Евгений Львович. — Вообще-то, приличные люди в таких случаях благодарности пишут. Заходишь на страничку Старицына на портале ОПЦ — и вперед.
— Угу! Приличные воры и убийцы пишут благодарности, я помню.
— Бывшие воры и убийцы, — уточнил Ройтман.
— Да, — сказал Эрих Павлович, — частная превенция у нас очень хорошо работает. Чего нельзя сказать об общей.
— Общая превенция вообще плохо работает, — заметил Евгений Львович. — Нормальному человеку свойственно поступать хорошо. А если это для человека несвойственно, значит, у него проблемы: социальные, психологические, а то и психиатрические. И получается, что нормальным людям общая превенция не нужна. Нормальный человек вообще не ассоциирует себя с преступником, он ассоциирует себя с жертвой. И любое ужесточение законодательства воспринимает положительно, поскольку чувствует себя в большей безопасности. Его бесполезно пугать ответственностью, он это на свой счет не воспринимает. А больного человека лечить надо, а не запугивать. Так что решение социальных проблем плюс обнаружение психологических проблем до того, как человек совершит что-то непоправимое — вот и вся общая превенция.
— Не всегда получается, — сказал Эрих Павлович.
— Увы! — кивнул Ройтман. — Кстати, для блоков «А» и «Е» общая превенция работает вполне традиционным образом.
— Угу, — сказал судья. — Интеллект высокий.
— Именно. Люди боятся за целостность и неприкосновенность своей личности. До истерики иногда. А для «B» это почти не значимо. Для остальных: по-разному. Там разные люди. Хотя для большей части тоже не очень значимо. Кормят хорошо — ну, и слава богу.
— Эрих Павлович, а как вы думаете, какой будет вердикт? — спросил я.
— Не знаю, — пожал плечами судья. — Мой был бы обвинительным. А тут может быть, мне придется освобождать их в зале суда. Хотя, по-моему, большой трагедии не случится. Не думаю, что они выйдут и тут же примутся за старое. Все-таки не настоящие преступники. Знаете, как, со злой волей, с антисоциальными установками. Просто ребята в политику заигрались.
— Ну, очень заигрались, — сказал Ройтман. — Анри Вальдо тоже в политику заигрался.
— Конечно, — кивнул Эрих Павлович. — Безусловно, просто.
— Но психокоррекция там была необходима, как воздух, — заметил Евгений Львович.
— Так я не спорю, — согласился судья. — В этом случае мне тоже будет спокойнее, если они пройдут курс.
— Евгений Львович, — спросил я, когда мы возвращались в зал, — могу я чем-то помочь Богдану?
— Снайперу, который в вас стрелял? — уточнил Эрих Павлович.
— Да, я помню. Но он прав ведь. Я действительно охраны никогда не замечал, смотрел сквозь них и до сих пор, кроме него, не знаю никого по имени. Не думал, что это может кого-то обидеть.
Ройтман не удивился.
— Можете помочь. Конечно, Артур. Хотя бы морально. Все-таки ситуация пребывания в Психологичском Центре достаточно тяжелая. Да не вам мне объяснять. Здесь даже доброе слово — помощь. Не знаю, куда он поедет, но в любом случае дам вам контакт его психолога.
Зал суда уже был забит до отказа. По-моему, народу даже прибавилось.
Присяжные были на месте.
— Вы готовы? — спросил их судья.
— Да, — кивнул староста присяжных. — Мы передаем вам наш вердикт.
Решение тут же возникло на портале суда и, очевидно, упало судье на устройство связи.
Эрих Павлович встал. Мы тоже поднялись с мест.
Он читал, а я слушал и следил по тексту.
Вердикт для всех был обвинительным, но голоса разделились. По всем, кроме Михаила Лопатина за виновность было шестеро, против — трое. По Лопатину за виновность пятеро и четверо — против. Голоса не хватило. Думаю, дело было в словах Ройтмана о том, что ПЗ получше, и человек убежденный.
Нагорный вздохнул с облегчением.
У меня жалость мешалась с пониманием правильности происшедшего.
После оглашения вердикта судья практически повторил то, чего просил Ройтман: те же сроки и психокоррекции, и реабилитации.
— Скорее всего, будет немного меньше, — шепотом прокомментировал Евгений Львович, — мы всегда с запасом просим, чтоб потом к судье не бегать, если вдруг будут непредвиденные сложности с психокоррекцией: невосприимчивость к препаратам какая-нибудь или патологическое упрямство.
— Господа, — обратился судья к осужденным, — в течение трех дней вы обязаны выбрать Психологический Центр из предложенных Евгением Львовичем Ройтманом и сообщить решение вашим адвокатам.
И закрыл заседание.
Когда мы выходили из зала, я протиснулся к Глебу Митте, который понуро плелся к дверям.
— Глеб, — сказал я, — если что-то понадобится, тебе или твоему отцу, ты обращайся.
— Да, что ты можешь! — хмыкнул он.
— Я, может быть, и немного, но есть Нагорный, есть Леонид Аркадьевич. Попрошу.
— И они будут нам помогать?
— Я буду просить.
Нагорный завис где-то позади, видимо, с Евгением Львовичем.
Но мы вышли за двери, и он догнал нас.
