— Артур, на самом деле я очень рад, что вас направили ко мне. Вы очень интересный человек. Пасынок императора, сын сепаратиста и бунтовщика. Что у вас в душе творится с таким наследством?
— Думаете, нет ли раздвоения личности?
— Растроения. Там же еще Леонид Аркадьевич влияние оказывает. Верно?
— Да.
— Или расчетверения? Вы ведь последние две недели лежали в больнице с генпрокурором Нагорным. Тоже сильная яркая личность.
— Расчетверение — это уже что-то из мрачного средневековья, — заметил я.
— Там было четвертование. Не тяжело?
— Ну, когда Нагорный говорит: «Не подавай апелляцию это слабость, это не по-мужски, поезжай в Центр и не рыпайся»; император говорит: «Я тебе не советчик, это дело твоей совести, решай сам»; а отец: «Во всем надо идти до конца, подавай апелляцию, борись». Ну, трудно, конечно, Олег Яковлевич.
— Отец победил?
— Да. Он мне, наверное, просто ближе по характеру. Я и Леонида Аркадьевича, и Александра Анатольевича уважаю безмерно.
— Так, Артур, у вас рубашка с короткими рукавами, — констатировал он.
И у меня пробежал холодок по спине.
— Да, — кивнул я.
— Давайте на кровать, обувь снимайте, ложитесь.
Я прекрасно понимал, почему именно сейчас. Потому что я начал раскрываться, отвечать, начался «человеческий разговор», как он пишет в своей книге. Надо сказать, сделал он меня где-то минут за пять.
Я лег. Он вынул из ящика стола еще нечто миниатюрное в прозрачном пакетике и также упакованные резиновые перчатки. Принес вместе с инъектором на столик у кровати. Сел рядом. Откуда-то из-под столешницы возник пузырек, видимо, с дезинфицирующим веществом и ватный тампон.
— Руку давайте. Левую. Ладонью вверх.
Он надел перчатки, распаковал второй пакетик. Там оказалась игла с маленьким металлическим шариком на конце. Действительно похоже на булавку.
Тампон коснулся вены на локтевом сгибе. Игла пробила кожу, так что на поверхности остался только шарик.
Все произошло почти мгновенно, я ничего не успел почувствовать.
— Руку пока не сгибайте, — сказал Олег Яковлевич. — Кольцо связи снимайте. Осторожно. Давайте мне.
Сеть пропала. Я услышал только, как кольцо звякнуло о стеклянную столешницу возле изголовья.
— У нас разговор пошел, так что я буквально чуть-чуть. И надеюсь, инъектор нам не понадобится.
У меня слегка закружилась голова.
— Голова кружится? — спросил Олег Яковлевич.
— Немного.
— Ничего страшного. Это нормально. Не тошнит?
— Нет.
— Ну, поехали.
Вопросов было несметное количество. Все я не помню, хотя все время оставался в сознании. Зачем были некоторые из них, не понимаю до сих пор. Я отвечал на автомате, иногда выдавая длинные тирады на короткие вопросы. Не то, чтобы я совсем не контролировал процесс, но контроль был сильно ослаблен. Придумать что-нибудь или соврать было невозможно совсем.
Я один раз попытался сопротивляться, когда речь зашла о так называемых «преступлениях» моего отца. Даже не думал, что это для меня так болезненно.
И голова закружилась сильнее.
— Артур, не закрывайтесь, — сказал Олег Яковлевич. — Я вынужден увеличивать мощность, вы так до инъектора доиграетесь. Не тошнит?
— Нет.
— Ну, давайте перерыв сделаем, — наконец сказал он.
Он, видимо, выключил биопрограммер, потому что комната встала на место.
— Иглу пока не снимаем, — проговорил он. — Без кольца потерпите. Не пропадет. Здесь есть кафе: пообедаем, потом продолжим.
— А сколько сейчас времени? — спросил я.
Было очень непривычно об этом спрашивать. Кольцо всегда выдает информацию.
— Без пяти три.
Значит, я уже четыре часа в Центре.
Кафе оказалось на том же этаже, за что я был благодарен: меня пошатывало.
Олег Яковлевич усадил меня за столик, а сам пошел за едой.
Принес поднос с бульоном с пряностями, какое-то мясо на второе и чашку черного кофе.
— Бульон выпить, кофе — тоже, мясо съесть, — проинструктировал Старицын.
— Это что вместо инъектора?
— Ну, можно считать, что да.
Я стеснялся булавочной головки в вене и прятал руку: в кафе был народ. Хотя, по-моему, никто не обращал внимания.
Бульон пах белым перцем и базиликом, и здорово обжигал небо, но все равно был в кайф.
Старицын притащил себе такой же.
— Тоже отнимает энергию? — спросил я.
— Еше бы! Легче лес валить.
— И как результат?
— Результат пока не окончательный… Артур, проблемы есть. К нам ведь попадает народ с полной ерундой. Оскорбления, клевета, мелкие потасовки, кражи очень мелкие, коммерческие нарушения, налоги. А начинаешь копать и понимаешь, что это маленькая вершина айсберга, которую мы случайно заметили — и слава богу, что вовремя заметили — а там в глубину ледяная гора на полкилометра.
— И большой у меня айсберг?
— Средних размеров. Справимся. Но работать нужно.
— Сколько это займет времени?
— Недели две, но… Артур, когда у вас сессия в Университете?
— Через неделю.
— Вы были в больнице. Сможете нагнать материал?
— Если не буду каждый день с утра до вечера торчать у вас, то смогу.
— Понятно, о том и речь. Интеллектуальную деятельность вообще трудно совмещать с лечением в Центре. Сколько времени займут экзамены? По минимуму?
— Недели три.
— Значит, всего четыре. Давайте договоримся так. Мы сегодня заканчиваем опрос. Завтра-послезавтра будет психологическое заключение. После этого вы можете подписать согласие на психокоррекцию. Подпишите?
— Я подумаю.
— Хорошо. Если не надумаете, мы пойдем в суд. А потом я дам вам отсрочку по учебе на четыре недели.
— Здорово, — сказал я.
— Но… Артур, есть одно «но». Через четыре недели вы со мной связываетесь, приезжаете сюда и остаетесь.
Я, наверное, побледнел.
— В стационаре при Центре, — продолжил он. — Обстановка как здесь, на диагностике, никаких дополнительных ограничений, кольцо связи у вас остается, только не под биопрограммером, разумеется. Уходить оттуда нельзя без разрешения психолога, но, если очень будет нужно домой, скажете мне, на ночь отпущу, конечно.
— На все две недели к вам?
— Пока не знаю. Будет видно после психологического заключения.
