— Пытка бессонницей, — вздохнул я.
— Ну, пытать отсутствием сна вас, конечно, никто не будет, а будут делать перерывы между сеансами минимум два дня. И курс психокоррекции растянется даже не на месяц, а месяца на три. И заедет на курс университетский. Готовы тремя месяцами пожертвовать, Артур?
— Не хотелось бы, — сказал я.
— Ну, так в чем дело? Подписывайте согласие. Две недели потратите после сессии, а потом еще отдохнуть успеете до начала учебы.
— Подождите, Артур, успеете подписать, — сказал Руткевич. — Олег Яковлевич, двадцать сеансов за пощечину — это все-таки откровенно много. Артур — очень хороший мальчик, хорошо учится, честен, и считал, что стоит за правду и наказывает клеветника. И, безусловно, заслуживает снисхождения. Конечно, мы бы хотели полностью амбулаторного режима и, конечно, не три месяца — месяц было бы нормально. По два раза в неделю. Да, Артур? Пойдет?
Я кивнул.
— Не пойдет, — сказал Старицын. — Все-таки меня поражают наши юристы. Все вроде бы знают, что такое психокоррекция, но мыслят, как в прошлом веке. Причем здесь вообще пощечина, Станислав Давидович? Забыли про пощечину. Пощечина — это симптом. Вроде головной боли. Головная боль тоже только симптом. А причин может быть много: гипертония, гипотония, отравление, простуда, менингит, опухоль мозга. И лечить надо, например, от гипертонии, а не от головной боли. И причем здесь, какой Артур мальчик: хороший или плохой. Я прекрасно знаю, какой он мальчик: я ПЗ составлял. Конечно, хороший: умный, независимый, честный, добрый, верный. Правда, с чрезмерной склонностью к риску. Между прочим, у него опасное вождение в анамнезе. И благо бы один был. Нет! С дочкой Леонида Аркадьевича.
Олег Яковлевич строго посмотрел на меня.
Я опустил глаза.
— И упрямый, — продолжил Старицын. — Хотя это не всегда недостаток. Скорее, особенность характера. Был бы плохой мальчик — поехал бы у нас в Закрытый Центр. Но у хорошего мальчика Артура есть проблемы: раз, два, три. И их надо решать. И наконец, какое такое «снисхождение», которого он «заслуживает»? Это знаете на что похоже? Представьте себе, что вы врач, поставили пациенту диагноз «опухоль» и рекомендуете операцию. И представим, что у пациентов обычных больниц были бы адвокаты. И говорит вам адвокат пациента: «Не надо ему делать операцию, ему будет больно, а он очень хороший человек и заслуживает снисхождения».
— Я не говорю, что не надо, — заметил Руткевич.
— Вы говорите, давайте его отправим домой на следующий день после операции, потому что он хороший и заслуживает снисхождения. Ну, швы разойдутся!
— Угу! Вы всегда сначала говорите, что никого не наказываете, что психокоррекция — это лечение, совершенствование, помощь пациенту и обществу, а потом человек к вам попадает в стационар, неважно открытый или закрытый, и вы начинаете его методично наказывать за мелкие провинности.
— Мы наказываем только в двух случаях. Либо пациент мешает нашей работе и сознательно или бессознательно сопротивляется психокоррекции, либо он мешает другим пациентам. И наказания совершенно несерьезные: запереть в комнате, отобрать кольцо. Ничего серьезнее не делаем. И делаем только потому, что не хотим без необходимости менять структуру нейронной сети. Этого требует от нас Закон о неприкосновенности личности. Психокоррекция делается только в рамках необходимого для защиты общества и адаптации в нем пациента. Если так называемые «наказания» не помогают — вмешиваемся, изменяем нейронные связи.
— На амбулаторном режиме такого не бывает.
— Зато с амбулаторки можно легко загреметь в стационар.
— Олег Яковлевич, у меня были куда более серьезные случаи, когда люди отделывались пятью-десятью сеансами и ни разу в Центре не ночевали.
— Десять сеансов не в стационаре — это вообще неправильно. Я никогда так не делаю. Больше пяти сеансов — железно стационар. Пусть это будет три дня, но стационар. Гораздо эффективнее. И надежнее. И безопаснее для пациента, между прочим. По какой литере, кстати, проходили ваши клиенты, которые отделывались десятью сеансами?
— «А», «B», было даже «Е».
— Угу! «Е-ноль», халатность какая-нибудь без серьезных последствий. А «С» было?
— «С» не было, но…
— А Артур у нас будет гостить в зоне «С». Станислав Давидович, ну «С» — это «С».
— «С-ноль».
— Все равно «С». Все. Никакой амбулаторки. Классические «три раза сходить к психологу» бывают, если человек, извините, справил малую нужду не там, где положено, насорил, выругался в общественном месте или обидел верующих какой-либо конфессии, причем неумышленно, не разобравшись в местных традициях и придя со своим уставом в чужой монастырь. Ну, девушка на солею зашла, помолилась не по форме. Вот тогда три раза сходить к психологу. Ну, три-пять.
— Случай Артура ненамного хуже.
— Случай Артура — это «С», со всеми типичными и характерными для «С» проблемами. Полный набор!
— Есть еще один момент, — сказал Руткевич, — Артур несовершеннолетний.
— Артур, восемнадцать лет есть? — поинтересовался Старицын, хотя я не сомневаюсь, что и так знал.
Я кивнул.
— Значит к нам, а не в Воспитательный Центр. И в стационар можно.
— Согласие, кроме Артура, император должен подписать, — заметил Руткевич. — Он же опекун. Будете просить Хазаровского, Олег Яковлевич?
— Не вижу проблемы. Конечно, буду. И не жду сложностей.
— Ну, попробуйте, — сказал Руткевич.
Старицын проигнорировал реплику и внимательно посмотрел на меня.
— Артур, я понимаю, что страшно в стационар.
— Я воевал, — хмыкнул я. — Было бы чего бояться!
— Тогда я не понимаю, в чем проблема. Страхи надуманные. Опасных пациентов у нас нет. Даже в Закрытом Центре никто не даст пациенту свободно разгуливать по блоку, пока психологи не убедятся, что он не представляет опасности для других пациентов и персонала.
— Да не боюсь я!
— Конечно. Купаться любите? Артур, вспомните, как легче заходить в холодную воду: постепенно или сразу?
— Лучше сразу.
— Правильно, быстрее происходит адаптация. Ваша задача сейчас дважды прыгнуть в холодную воду. В первый раз: к нам на пять дней, а потом еще на пять.
— Олег Яковлевич, император хотел, чтобы я сдал экзамены в Университет Кейнса на РЦС, они как раз летом, после моей сессии.
— РЦС не получится. После курса психокоррекции нужны регулярные осмотры у психолога. По крайней мере, год, а лучше два. Потом можно реже. Но ближайший год придется провести на Кратосе.
— Думаю, мы должны спросить мнения Леонида Аркадьевича, — заметил Руткевич.
— Спрошу обязательно, — кивнул Старицын, — но не думаю, что что-то изменится.
