— Не могу, — улыбнулся я и указал взглядом на браслет, — никак. Лучше послушайте.
И я спел им одну из песен Республиканской армии Тессы. По-тессиански. Может быть, это было несколько опрометчиво, но очень шло к браслету и явно придавало словам подлинность и проникновенность. Они во все глаза смотрели и на меня, и на мою руку с браслетом, и на струны, которые перебирали мои пальцы. И слушали.
В воскресенье утром я отсыпался, а после обеда меня позвал в кабинет Хазаровский.
Я всегда чувствовал себя неуютно в этих тяжелых кожаных креслах в окружении деревянных панелей стен и тяжелых вишневых портьер.
— Садись, Артур.
Обивка кресла медленно и мягко опустилась подо мной.
Император сел напротив.
— Собрался?
— Конечно.
— К семи?
— Да.
— Это чтобы ты выспался.
— Если уж я дома не смог заснуть, то там даже не надеюсь.
— Под биопрограммером? Заснешь сразу.
Я живо вспомнил рассказ Старицына о ценности ночных часов в Центре.
— В больнице это тебя не смущало? — спросил Леонид Аркадьевич.
— В больнице нет. Но это же… Мне отец порассказал…
— Про блок «F»? Кстати, ты, что с ним поссорился?
— Почему вы так думаете?
— Прилетел от него в три утра и больше не навещаешь.
— Он мне не только про Центр рассказал. Он рассказал, как все было.
— Про неслучайный выстрел с императорского линкора?
— Да.
— Понятно. Артур, это уже не тот человек. Психологический Центр меняет очень сильно. Даже на «А». Даже за несколько месяцев. Даже, если дело сфабриковано, как в моем случае. Ройтман всегда найдет, над чем поработать.
— Вы тоже не тот человек?
— Во многом. Я менее привязан к материальному, мне легче понять людей, даже далеких социально, поставить себя на их место. В чем-то я стал мягче, а в чем-то жестче. Мягче в отношении к другим, жестче — в следовании принципам. Пару проблем Ройтман у меня нашел, конечно. Но он занимался не только коррекцией — меня готовили к будущей должности. Евгений Львович объяснил это постфактум, когда я вышел на свободу, и у меня было малое кольцо. Я несколько раз приходил к нему добровольно, домой, не в Центр. Меня освободили по завещанию Страдина в самый разгар работы, когда психокоррекция не была закончена. Чтобы убедить меня завершить курс, Ройтман мне все и выложил. Рассказал, как они спланировали это с Анастасией Павловной, которая мечтала об очищении власти. Каких изменений хотела для меня императрица. И как почти все получилось. Так что пришлось к нему походить.
Кстати, она была совершенно права. На добрую половину тех реформ, которые я начал, я бы без Центра просто не решился. Не то, чтобы мне не хватило смелости. Я трусом не был. Но, наверное, я бы счел, что можно и так оставить. Для меня был более широкий спектр допустимого. Пребывание в Центре его сузило. И страдинского размаха воровство, которое после смерти Владимира Юрьевича страна благополучно унаследовала, для меня сейчас далеко за этими пределами. А ведь до Центра я вполне в этой системе существовал, хотя, думаю, у меня было все-таки побольше моральных ограничителей, чем в среднем по больнице. И при Анастасии Павловне коррупция все-таки не доходила до такой степени бесстыдства. Так что, если я решу, кому отдать малое кольцо, прогоню претендента через Центр в обязательном порядке.
Думаю, на нейробиологическом и биохимическом уровне тебе все объяснит Старицын. Пока представь себе, что мораль — операционная система. У кого-то она инсталлирована без ошибок, у кого-то инсталлирована, но слабо, можно действовать в обход нее, у кого-то инсталлирована с ошибками — с багами, у кого-то не инсталлирована вообще.
— А такое бывает?
— Сплошь и рядом. В блоках, начиная с «B», частое явление. На «A» реже, но встречается. Иммануил Кант, которого поражал внутренний моральный закон, просто был хорошо воспитан, и ему повезло с генами. Не всем везет, к сожалению. Есть люди, которые совершенно искренне не понимают, что хорошо, а что плохо. В норме человеку должно быть приятно поступать хорошо, а у него и гормонального подкрепления нет, и не объяснили. Должны были объяснить, где-то лет до двенадцати, но вот ему сорок — и до сих пор Tabula rasa. И систему морали надо инсталлировать с нуля. Делать это умеют, но работа большая. И тут возникает вопрос о справедливости. Представь себе. Украл человек миллион путем финансовых махинаций и попал на «A». Система морали инсталлирована, но есть какой-то баг, который позволил это сделать, либо восьмая заповедь «не воруй» слабенько прописана. Он может вполне искренно раскаиваться: «бес попутал». И приговаривают его к трем месяцам в Психологическом Центре. А другой обокрал десять квартир, но все равно на три копейки. Но никакой морали у него не инсталлировано вообще. Да еще локус контроля экстернальный: не он согрешил — так сложились обстоятельства. А в ПЦ попал, потому что не повезло. И приметы были плохи накануне: кошка черная дорогу перебежала. О раскаянии речь не идет вообще. Не может перестать быть Каином человек, который не понимает, кто такой Каин и чем он от Авеля отличается. И приговаривают его к году на «B». Как так! За миллион три месяца, а за три копейки — год? Несправедливо! У вас преференции для образованного класса. Нет у меня преференций. Но для того, чтобы исправить один баг нужно куда меньше времени, чем для того, чтобы инсталлировать систему.
— А бывает, что у образованного человека система не инсталлирована?
— Редко. Если так — курс будет таким же. Но в этой среде больше распространены баги. Иногда очень неприятные. Например, типичный баг интеллектуала «быдло прав не имеет». Поэтому с «быдлом» позволено все. Японские самураи испытывали на крестьянах остроту мечей, и никто их за это не упрекал. И представляют себя эти господа в самурайской Японии. Причем с равными могут быть вполне моральными людьми. Возиться с этим долго, но все равно меньше, чем с инсталляцией системы с нуля.
— А мой отец… у него была инсталлирована система?
— Еще бы, Артур. Еще бы! Кстати, у Ройтмана есть книга «Жесткая психокоррекция», где случай твоего отца подробно описан. Без имени естественно: «тессианский террорист А.» Но Анри Вальдо уникален, не перепутаешь. Система морали у него была не только инсталлирована, а очень жестко инсталлирована. Особенно в том, что касается прав собственности. Ему можно и сейчас под честное слово дать миллиард гео. И до Центра было можно. Махдийцы давали и ни разу не пожалели. Хотя лучше бы они этого не делали.
— Деньги шли на вооружение повстанцев?
— Естественно. Ройтман восхищается в своей книге тем фактом, что Анри ни копейки в карман не положил. И с остальными нормали морали у него все в порядке, и локус контроля интернальный, как у тебя, но все перечеркивало убеждение, что цель оправдывает средства. И со способностями твоего отца, с его умом, талантом, харизмой это привело к тому, к чему привело. Так что баги надо отлавливать, чем раньше, тем лучше и исправлять обязательно. Даже мелкие, как в твоем случае. Ничего страшного, но исправить надо.
