Я встал из-за стола.
— А почему вы вчера тут не завтракали? — спросил я.
— Я обычно завтракаю дома. Сегодня приехал пораньше, потому что по моему опыту на второй сеанс под КТА пациента лучше отвести за ручку.
— Мне даже в голову не приходило манкировать.
— Ну и отлично. Это очень глупая мысль. Пойдемте, пойдемте!
Страсть к общению
Второй сеанс под КТА разительно отличался от первого. Главным образом темпом. Проигрывались десятки ситуаций, в основном связанных с агрессией и реакцией на агрессию, и каждая сопровождалась дофаминовой наградой, если я выбирал правильный алгоритм поведения, и наказанием в противном случае. Иногда было откровенно больно. Но боль вспыхивала и проходила практически мгновенно. Как ожог.
Мне словно записывали в мозг инструкции на все случая жизни, связанные с насилием. Впрочем, почему словно? Именно этим и занимался Олег Яковлевич.
— Это и есть выставление планки? — спросил я, когда где-то в середине сеанса он дал мне передышку на несколько минут.
— Да. Я знаю, что больно, но с этим ничего не поделаешь. Все анестетики блокируют нервные импульсы. Нам этого делать нельзя. Потому что эти нервные импульсы нам и нужны. Мозг — это около ста миллиардов нервных клеток. Мы в принципе знаем, в какой зоне нужно достраивать нейронную сеть. Но и в этой зоне сотни миллионов нейронов. И у каждого по десять тысяч синапсов. Поэтому мы проигрываем ситуацию, проходит нервный импульс, моды его фиксируют и достраивают синапсы именно там, где проходит импульс. Вы сами нам показываете точное место. Но чтобы его увидеть, надо, чтобы импульс прошел, и, если его заблокировать — все теряет смысл. Так что боль убрать нельзя.
— Да терпимо, в общем-то, — сказал я.
— Ну, и хорошо. Нам достаточно импульса довольно слабого и кратковременного. Моды зафиксировали? Поняли, что им делать? Все! Наша задача выполнена. Сам же процесс достраивания синапсов совершенно безболезненный. Так что надеюсь, что терпимо. Но, когда нейронный контур кнута активизируется по-настоящему, в реальной обстановке, терпимо не будет. Это как прививка. Ощущения во время психокоррекции так же отличаются от ее последствий, как прививка от оспы от самой болезни.
— Это опасно, когда ваш механизм начинает работать в реальной обстановке?
— Для жизни, в общем, нет. Для психического здоровья опасно. Если вы нарушили наш запрет, то железно надо к нам, вы и сами это поймете. Но я таких случаев не знаю. Все останавливаются на подступах. Разве что нарушение не в зоне риска. Мы же не можем с вами весь уголовный кодекс проработать. А благие пожелания типа «не нарушай закон», «не убий», «не укради», «не бери взяток» работают хуже. Хотя тоже работают. У вас зона риска довольно узкая. Мы ею сейчас и занимаемся. Но всякими экономическими моментами тоже займемся, но на уровне тех самых благих пожеланий. Совершенно не зона риска. Если вы когда-нибудь попадете к нам в блок «А» я очень удивлюсь. В этой области у вас и так все выстроено, все нейронные контуры есть. Усилим чуть-чуть на всякий случай.
Он промучил меня еще около часа.
Наконец сказал:
— Ну, все, идите, пообедайте.
Я с трудом поднялся и сел на кровати. Чувствовал себя совершенно разбитым.
— Хорошо пообедайте, — добавил он. — Бульон возьмите.
— И в три опять сюда?
— Конечно. В три сюда.
Пожалуй, после второго сеанса под КТА я чувствовал себя хуже, чем после первого. Вроде и голова не кружилась, а шел с трудом, как в первые дни в больнице после ранения.
В столовой было много народа. Я потянулся за рекомендованным бульоном. Тарелка покачнулась, так что я чудом не обжегся. Чья-то рука подхватила ее и поставила мне на поднос.
— Спасибо, — сказал я и поднял голову.
Предо мной стоял парень примерно одних со мной лет или чуть старше, и примерно одного со мной роста, но немного шире в плечах.
— После КТА? — спросил он.
— Ох! Настолько заметно?
— Еще бы! В меня, наверное, цистерну его влили. Так что и по стеночке ходил, и чай разливал, и все тридцать три удовольствия: и голова, как чугунная, и тошнота, как с похмелья.
— Давно здесь? — спросил я.
— Два дня.
— За два дня цистерну точно не влили, — заметил я.
— Так я до того в ПЦ был.
— Ого!
— И по сравнению с ПЦ здесь халява полная! Санаторий.
— Как сказал один мой здешний знакомый «пансионат для грешников».
— Во, точно! Красиво завернул.
— И где в ПЦ? — осторожно поинтересовался я. — В каком блоке?
— С1.
— Хулиганство?
— Нет. Подрался я.
— А, понятно.
— Но, ей-богу, все живы, — уточнил он.
— Не сомневаюсь. Если бы были не все живы, то было бы С3.
— Да и С1 — не сахар.
Как-то само собой мы оказались за одним столом.
— Меня Вовой зовут, — представился он, садясь, и протянул мне руку.
Широкую и большую.
— Артур, — сказал я, пожимая ее.
Имя было ему явно незнакомо. Конечно, в ПЦ не до того, чтобы смотреть в Сети дурацкие новости. А до истории с покушением на Александра Анатольевича я не был столь знаменит.
Мой новый знакомый принадлежал к другому кругу. Не знаю, насколько там принято смотреть новости.
— Ты с Тессы? — спросил он.
Я отметил про себя, что мы не договаривались отдельно переходить на «ты», и не выпили на брудершафт даже апельсинового сока, но возражать не стал.
— Неужели акцент? — спросил я.
— Ну, немного картавишь. И Имя. «Артур»!
— С Тессы. Но уже два с лишним года на Кратосе.
— Учишься здесь?
— Да, в Универе.
— Круто! А родители на Тессе остались?
— Нет. Мама умерла, а отец здесь. В Лагранже.
— Ну, там все ваши и живут. А у меня мама жива, а отца нет. Я тоже здесь учусь, в военном училище. Причем я, кажется, даже не вылетел. Когда меня осудили, думал — все — накрылась учеба медным тазом. Ну, месяц я там отсидел, в ПЦ, и Андреев — это мой психолог — мне и говорит: «Знаете, Володя, я основные моменты подкорректировал, так что не вижу смысла вас здесь держать». И отпустил сдавать экзамены. Честно говоря, я вовсе не был уверен, что я их сдам. Мне всегда это так трудно было. Нет, бежать, ползти, стрелять — это у меня всегда хорошо получалось. А эта теория дурацкая — мука смертная. А тут просто все на ура прошло. Я даже не напрягался особо. На меня преподы смотрели глазами по семь копеек. Был троечник — стал отличник. Ну, звоню я Андрееву хвастаться, а он и говорит: «Мы вам, Володя, мозги разогнали немножко. А то вы очень плохо умели просчитывать последствия своих поступков, а это опасно для общества, которое мы должны защищать. То, что вы после этого экзамены с полпинка сдаете — это просто побочный эффект». Это я тебе сейчас все эти словесные выкрутасы слово в слово рассказываю, а до того не запомнил бы ни за что.
