— Здорово, — искренне восхитился я. — Может, мне тоже мозги разгонят?
— Ну, куда тебе мозги разгонять, если ты и так в Универе?
— Пределы совершенствования бесконечны, — заметил я.
— Ну, как вы, аристократы, так умеете слова заплетать косичками? «Пределы совершенствования бесконечны»!
— У меня, что на лбу написано, что я аристократ?
— Еще бы! Буквами по семь метров. Хотя здесь по одежде-то не поймешь. Так что, если бы я сразу понял, может, и не полез бы знакомиться. Но быстро понял.
— Хорошо, что полез, — улыбнулся я. — Все совершенно замечательно.
Этот проштрафившийся богатырь мне положительно нравился.
— И в ПЦ все спокойно друг с другом знакомятся, — продолжил он. — И не обижается никто.
— И правильно, — кивнул я. — Правда, я там не был.
— Сразу сюда? Ну, значит, ерунда какая-то.
— Ерунда. За пощечину.
— Бабу что ли не поделили?
— Нет.
— Спьяну?
— Два глотка сливянки.
— Обозвал тебя как-нибудь?
— Не меня. Моего опекуна.
— У тебя есть опекун?
— Да. Это долгая история. Мама разошлась с отцом, когда мне было шесть лет, а потом вышла замуж на Кратос. И мы сюда переехали. У меня появился отчим. Он умер во время эпидемии и завещал позаботиться обо мне моему теперешнему опекуну. Потом умерла мама.
— Твой опекун — хороший человек?
— Да. Хотя между нами нет той душевной близости, которой бы мне, наверное, хотелось. Но я его очень уважаю.
— И раздаешь за него оплеухи.
— Было дело. Знаешь, очень вранья не люблю. Он его не только оскорбил этот гад, он оболгал.
— Я тоже вранья не люблю, — сказал мой новый знакомый. — А виноват-то ты чем? Прав, по-моему.
— Ну, на слово умей ответить словом.
— И сколько за это?
— Две недели.
— Вроде, ерунда. Но я вот месяц отсидел в ПЦ, а кажется лет десять.
— Точно. Я здесь второй день, а кажется год уже. Словно время течет по-другому.
— Знаешь, и меняешься, как за десять лет. Когда я экзамены сдал, мы в общаге отмечали конец учебы, и мне поставили водки. А мне не хотелось совсем. Даже притрагиваться. Отвращение вызывает даже запах. Ну, я и говорю, мол, мне в Центре пить запретили, извините, ребята, хотя понимаю, что не совсем правда, отмазка это. Они на меня посмотрели с жалостью, как на раненого. Но ничего, сбегали, кваса налили. И я с ними остался. Они болтают между собой, я тоже пытаюсь встревать, говорю что-то, а мне скучно. И не потому что они пьяные, а я трезвый, и не потому, что я поумнел, а они, как были, так и остались. Просто, я чувствую себя старше лет на десять, а они — молодняк. Меня Андреев предупреждал, что мне может стать неинтересно со старыми друзьями, что придется менять круг общения: «Будут психологические проблемы, Володя, вы мне сразу звоните». Да я не очень расстроился. Понятно же, что я приобрел от этого, а не потерял, хотя не заслужил этого совершенно. И по поводу пития я его спросил, почему не хочется. Ну, я же спьяну тогда подрался-то. Ну, они и «выставили планку», как они говорят. Можно за раз бокал сухого вина или кружку пива. Крепкое вообще нельзя. Так что я и не соврал почти курсантам-то. И мне Андреев говорит: «Пока, Володя, лучше совсем не надо. После ОПЦ будет немного можно». Потом он мне разрешил мать навестить. Она у меня в Синьозере живет, там у нас ферма.
Я тут же поискал в Сети, и нарыл, что Синьозеро — это небольшое село километрах в семистах к северу от Кириополя.
— Ну, мать мне тоже поставила, — продолжил Володя. — А я отказался, мол, Андреев запретил. На следующий день вся деревня знала, что я не пью. Жалели очень.
— Не жалей! — улыбнулся я. — Невелика потеря.
— Не потеря вообще. Переживу. Слушай, а как у тебя при живом отце опекун?
— Мой отец… понимаешь… он не правоспособен.
— Сумасшедший что ли?
— Да нет. Он был осужден, провел несколько лет в ПЦ, потом его условно освободили, но не восстановили в правах.
— Несколько лет в ПЦ? Круто! Он, что убил кого-нибудь?
— Да.
Я чувствовал себя котом, забавляющимся с мышкой. Ну, когда же он догадается? Тепло, очень тепло, жарко! Иногда мышка, сама того не зная, убегала в не очень приятные места, и игра теряла привлекательность. Я бы предпочел быть разоблаченным в качестве воспитанника императора, а не сына убийцы.
— Ты общаешься с отцом?
— Да. Он мне даже нашел адвоката. Дорогого и знаменитого. Но помогло мало. Сколько попросил психолог — столько и влепили. Так только, моральная поддержка.
— Он богат?
— Пожалуй, нет. Хотя у него дом в Лагранже, но он государственный. Адвоката оплачивал опекун. Мне тут же попеняли, что я его деньги транжирю.
— Он тоже не очень богат?
— Он достаточно богат, просто во всех тратах отчитывается.
— А, большой чиновник?
— В общем, да.
— И тебя не отмазал?
— Нет.
— Не мог?
— Принципиально не стал. Понимаешь, мой отчим завещал ему меня воспитывать, он и воспитывает. Совершенно честно. Но иногда жестко получается.
И тут я услышал сигнал с кольца. Оно проиграло половину четвертого.
Как же я не услышал предыдущие напоминалки? Должно было дернуть меня без десяти три, потом прозвонить в три ровно. Да, кажется, что-то звучало, но я тут же забыл, увлекшись разговором.
Наверное, я побледнел.
— Что с тобой? — спросил Володя.
— Я жутко накосячил. Половина четвертого, а мне надо было в три быть у себя. Все, я до конца недели без кольца. Если конечно в ПЦ не отправят.
— Это я виноват, заговорил тебе зубы. Давай я пойду с тобой и все объясню.
— Да, ладно, сам должен был быть внимательнее. Тебе-то во сколько?
— Неважно, все равно пойдем.
— В три, да? — спросил я уже на ходу.
Он молчал, и отделаться от него не удалось.
Дошли мы минут за пять.
Я открыл дверь.
Старицын сидел у кровати, обернулся, вопросительно посмотрел на меня.
— Простите, ради Бога, Олег Яковлевич, заболтался, — сказал я.
И начал снимать кольцо.
— Это я виноват, — сказал Володя. — Я ему зубы заговорил.
— Кольцо оставьте пока, Артур, — сказал Старицын. — С вами император хотел поговорить.
Я чуть не взвыл.
— Олег Яковлевич, ну зачем же так сразу!
