— Вы его воспитанник, и Леонид Аркадьевич имеет право знать, как вы себя ведете.
Я покорно вызвал его по кольцу. Сам.
— Артур, — сказал он. — Это уже второй раз.
— Государь, я…
— Только давай не оправдываться. И меня совершенно не волнует, правду ты мне скажешь или выдумаешь. Думаю, тебе уже много наговорили про то, как круто тебя наказывают. Да, возможно строже любого другого. Но никто из моей семьи не вправе вести себя так, чтобы это вызвало хоть малейшие нарекания. Так что сейчас ты отдашь кольцо Старицыну, и он вернет его тебе тогда, когда сочтет нужным. А если будет хоть еще одно нарушение — любое — ты поедешь в ПЦ. Сам поедешь. К Ройтману. И не надейся, что во мне хоть что-то дрогнет.
— Ну, что сказал император? — поинтересовался Старицын, когда я отключился.
Я снял кольцо и отдал ему.
— Вернете, когда сочтете нужным, — сказал я.
— Понятно. Что еще?
— Еще одно нарушение, и я должен буду поехать в ПЦ.
— Угу. Ладно, мы это с ним обсудим.
Я перевел взгляд на Володю.
Он так и стоял у входа в совершенном шоке.
— Вов, извини, тебе тоже надо идти, — сказал я.
— Я дурак, — сказал он. — Подставил тебя… вас по полной программе.
— Да мы вроде на «ты» перешли…
— Володя, вы идите, — сказал Старицын. — Нам с Артуром надо поработать.
— Извините, — кивнул он.
И вышел.
— Артур, как вы себя чувствуете? — спросил Олег Яковлевич.
— Дерьмово, — честно сказал я.
— В плане моральном, понятно. Но я имею в виду физический.
— Нормально. После сеанса было плохо, но разговор с Володей совершенно все исправил.
— Ну, хорошо. Тогда продолжим.
Сеанс ничем принципиально не отличался от утреннего, но закончился раньше, около шести.
— Пойдите, погуляйте, — сказал Старицын. — Нейроны устали, им нужен кислород. И постарайтесь лечь спать пораньше. Хотя бы на полчаса. Все равно кольца нет. И хорошо, что нет. А то с вашей страстью к общению, вы у меня нервное истощение заработаете.
Часов до семи я отсиживался во дворе на лавочке. Как раз часа мне хватило, чтобы прийти в себя. Потом учил Вову играть в пинг-понг. Сразу заметил, что он тоже без кольца.
— Ничего, я привычный, — сказал он. — В ПЦ вообще разрешают два раза в неделю с родственниками говорить. Зато общаюсь с воспитанником императора. Сказали бы мне об этом полгода назад — ни за что бы не поверил.
— То, что я воспитанник императора не делает меня каким-то особенным, — заметил я.
— Ну, да! Чтоб лично император отчитывал меня за то, что я к психологу опоздал на полчаса!
— Я бы без этого обошелся. Знаешь, когда император тебя отчитывает, чувствуешь себя много хуже, чем, когда тебя отчитывает психолог. Хотя, вроде бы, как сыну Анри Вальдо, мне это должно быть все равно. Теоретически. Не-а, не все равно. Хотя он сказал десять предложений. Но он и одну фразу может так сказать, что мало не покажется.
— Ну, ничего, я прослежу, чтобы ты больше не опаздывал. А то очень не хочется, чтобы ты уехал в ПЦ.
— Давай, — сказал я. — Только сам не прошляпь.
Во время ужина моя страсть к общению получила новое удовлетворение.
К нам с Володей подсел Илья Махлин. Я их представил.
— Ну как? — спросил я Илью.
— Пока никак. Ну, не идти же санитаром. Я полностью потеряю квалификацию за пару лет. Ну, я же хирург! Я все понимаю. Я понимаю, что лицензия сгорела. Но хотя бы ассистентом…
— А психолог что говорит?
— Что надо пытаться еще. Бить в одну точку. Он меня спрашивал, когда мы составляли план реабилитации, хочу ли я остаться в профессии. Я спросил, возможно ли это. Он сказал: «Да, но сложнее». И я решил попробовать. Но все-таки он заставил меня проработать запасной вариант, на случай, если с медициной не получится. И не скажу, что он проще. Дольше точно. Все заново. Все сначала. Новое образование, новый опыт. Я выбрал близкую область — медицинскую журналистику, но все равно большая часть того, что я знаю и умею, коту под хвост.
Я перевел разговор на другую тему. Рассказал об истории моего опознания Володей и его шоке, когда я говорил с Леонидом Аркадьевичем.
— Вов, это не все, — сказал Илья. — Он еще с Нагорным дружит. Они вместе в больнице лежали. Были вместе ранены на ступенях суда.
— Я, кажется, что-то слышал, — сказал Володя.
— Угу! Новости надо читать хотя бы иногда, — наставительно сказал Илья.
— Так что есть еще один воспитатель по мою душу, — заметил я. — Сначала он упрекал меня за то, что я подал апелляцию и отнимаю драгоценное время уважаемых судей на собственное осуждение вместо того, чтобы сразу ехать в Центр. Потом, что трачу императорские деньги на адвоката. Теперь меня видимо ждут упреки за то, что я транжирю госсредства на то, что меня здесь кормят.
— Компенсировать можно, — сказал Илья. — Они потом счет выставляют, сколько на тебя потратили. Считается хорошим тоном оплатить.
— Серьезно? — спросил я. — Не знал. А если не оплатишь?
— Санкций не будет, насколько я понимаю, но это все висит в открытом доступе, так что каждый может посмотреть, оплатил ты или нет.
— Ага! — сказал Володя. — Мне ПЦ уже выставил счет.
— Сколько, если не секрет? — спросил я.
— Восемьсот гео — еда, пять тысяч гео — психолог и лекарства, четыре тысячи гео — охрана и тысяча гео — постой и обслуживание, типа прачечной, а также техническое обслуживание типа контрольного браслета, мониторинга разговоров и видеонаблюдения. Десять восемьсот.
— Обалдеть! — сказал я. — Выгоднее в круиз съездить вокруг внутреннего моря с заходом на все пляжные курорты в высокий сезон.
— Правда, почти три тысячи мне скинули за хорошее поведение, — уточнил Володя. — Так что осталось восемь тысяч.
— Ну, это мне не грозит, — вздохнул я.
— Психолог дорогой, — философски заметил Илья.
— А охрану что тоже сам оплачиваешь? — подивился я. — То есть тебя охраняют, чтобы ты не сбежал, а ты за это платишь из своего кармана.
— А как же! — усмехнулся Илья. — Ты натворил дел, а налогоплательщики должны за тебя отдуваться? Спасибо, что судью оплатили.
— Ну, нам-то легче, — заметил я. — У нас один охранник на входе. Думаю, если раскидать на всю публику, получиться пренебрежимо малая величина. Минус четыре тысячи. Шесть восемьсот. У меня пополам: три четыреста. Тоже не сахар конечно, но подъемно. Нет, не хочу в Закрытый Центр. У меня таких денег нет.
— А они не торопят, — сказал Володя. — Мне Андреев сказал, за десять лет расплатишься — будет хорошо, за пять — совсем хорошо.
