— Ну, тогда я откланиваюсь. Артур, остаетесь?
Я вопросительно взглянул на Нагорного.
— Силы есть? — спросил он.
— Конечно.
— Тогда задержись еще на часок.
— Хорошо.
Мы остались вдвоем с Нагорным и взяли еще по чашке кофе.
— Александр Анатольевич, а вы обратили внимание на голубой гравиплан и карстовые пещеры? Помните, как умер Кривин?
— Помню, конечно. Обратил. И «Саша» — это совершенно нормально. У нас достаточно неформальная обстановка. Я вообще не ощущаю себя чиновником. Просто мы здесь собрались, потому что определенные вещи нам не нравятся, и мы хотим, чтобы так не было, а было по-другому. Мы же здесь не потому, что нам деньги платят, или мы хотим выслужиться, просто считаем, что это нужно делать, и мы хотим этим заниматься. Я и при Страдине занимался тем же самым, только тогда меня пытались за это посадить, а теперь я сам имею право направить человека в Психологический Центр. И это здорово! Эти люди и обязаны быть в ПЦ. А что касается интересных совпадений. Да, совпадения интересные. Но не стоит относиться к ним с излишним энтузиазмом. Голубых гравипланов много. Вот, Федор Геннадиевич нам место покажет, над которым его катали, тогда можно будет более определенно говорить.
— Тяжело просто. Я буду иногда срываться на «Александра Анатольевича». Так, Саша, зачем вы… то есть ты лишил меня еще часа сна?
— Ты вроде не возражал, — улыбнулся Нагорный.
— Я и не возражаю. Просто спрашиваю.
— Артур, у меня к тебе, во-первых, предложение. Так как ты, видимо в силу пройденного курса психокоррекции, нашим подопечным явно сочувствуешь, я думаю, что ты будешь на месте в ВКК. Как раз займешься отловом тех случаев, где мы напортачили. У тебя это очень хорошо получается. Начальником твоим будет Кирилл Венгер. Это уже решено. Он хороший человек. Как ты на это смотришь?
— Гораздо лучше, чем на работу у Салаватова.
— Вот и отлично. Второе. Я составил на судью, который Привозина арестовал, жалобу в Императорский Контрольный Комитет. Необъективное судебное следствие, отказ в повторном допросе под детектором, игнорирование показаний обвиняемого. Подозрение на сговор со следствием и, возможно, получение взятки. Посмотри, как это оформляется.
И мне на кольцо упал файл.
— Что теперь ему будет? — спросил я.
— От работы отстранят немедленно. ИКК назначит расследование. Заниматься этим будут они, мы не имеем права расследовать дела судейских. Но, думаю, если нам понадобится информация, важная для следствия, они нам дадут.
— А потом? Что ему грозит?
— Если все подтвердится, то «Е3». Неприятная штука. Хотя я бы и «Е4» влепил за такие дела.
— «Е4», по-моему, терроризм, — заметил я.
— А что намного лучше терроризма?
— Ну, все живы.
— Все живы, потому что мы вовремя вмешались.
— И сколько это?
— Меньше года. Но при режиме «Е3» это очень немало.
— Это похоже на «F»?
— Помягче, конечно. Но хуже, чем «А». О! Ты уже ему сочувствуешь.
— Да, нет…
— Ладно. И последнее дело. Я должен связаться со Старицыным. Нам надо дать психолога Привозину. Но сейчас половина шестого. Раньше семи совсем не комильфо звонить. Открытый Центр работает с восьми, психологи обычно с десяти, сам знаешь. Хотя Олег, как правило, раньше приезжает. Подождешь еще часа полтора?
— Конечно, — сказал я.
— Потом я включу громкую связь, чтобы ты тоже слышал. Посмотришь, как это происходит с другой стороны. С одной ты уже видел.
— Саша, а может быть не стоит, мне каждый раз об этом напоминать?
— Не буду, если тебе это неприятно. Но вообще не стоит комплексовать по этому поводу. Прошел курс — молодец. Больше никаких претензий.
— Угу! Тренинги до сих пор.
— Ходи, помогает. Кстати, если у тебя какой-нибудь тренинг с работой пересечется: ко мне или к Венгеру. Мы обязаны отпустить.
— А кто Старицыну звонил в моем случае?
— Судья, конечно. И посылал документы.
Еще часа два мы болтали и пили кофе.
— Теперь, думаю, можно, — наконец сказал Нагорный. — Ну, слушай.
Он на несколько секунд сосредоточился, очевидно, вызывал по кольцу Старицына. Потом сказал:
— Олег, я тебя не разбудил?
— Нет, конечно. Уже половина восьмого, — ответил Старицын.
— У тебя свободные психологи на «Е» есть?
— С понедельника.
— Ну, и хорошо. Мы парня только что отпустили, пусть придет в себя.
— Долго держали?
— Два с половиной месяца.
— С ума сошли! И ко мне? Может, к Ройтману?
— К тебе. У него в деле была фальсификация доказательств. На их основании собирались отправлять к Ройтману.
— А теперь, какие к нему претензии?
— Халатность и укрывательство.
— Понятно, ерундистика. Месяц, максимум.
— Возможно, будет отрицательное ПЗ.
— Спасибо. По халатности и укрывательству?
— Да.
— Посмотрим, — пообещал Старицын. — Но не думаю. Там психологическая травма, наверняка, после двух с половиной месяцев вашего замечательного заведения. Ну, сколько раз просил потенциальных пациентов ОЦ не арестовывать!
— Если человек не нарушает правил меры пресечения, никто и не арестует. По закону нельзя.
— Даже если по закону можно. Даже если убегает из города и пилит браслеты. Ну, задержали на пару суток, в крайнем случае. После этого полностью отпадает желание сходить с ума. Проверено неоднократно.
— А Ройтман считает, что иногда полезно.
— У Ройтмана своя специфика. Можно конечно и головную боль гильотиной лечить. Помогает, факт. Но понимаешь, тюрьма бьет по площадям. Да, иногда можно случайно попасть в цель, но при этом разрушив десять соседних селений. Да, иногда человек приходит к совершенно правильному выводу о том, что то, из-за чего он сюда попал, лучше больше не делать. Но при этом он делает еще десять совершенно ненужных выводов, что не надо вообще проявлять какую-либо активность, а правильным является сидеть тише воды, ниже травы. Или еще что-нибудь похуже.
— Ладно, виноваты, — сказал Нагорный, — наша ошибка.
— Это не ошибка, это преступление, — заметил Старицын.
— Преступление, — вздохнул Александр Анатольевич, — расследуем.
— Ладно. Скидывай документы.
— Хорошо, — сказал Нагорный.
И отправил файл.
Салаватов
Весь день я отсыпался. Вечером появились новости.
