Во-первых, пока я спал, Нагорный успел допросить врача. Он был невиновен. Справку подделали.
Во-вторых, Кирилла Васильевича Венгера официально назначили начальником ВКК, и он подключился к расследованию. Это выразилось в том, что были задержаны и допрошены чиновники из министерства электронных коммуникаций, которые перечисляли деньги в фирму друга Привозина. Судя по всему, они не знали, что деньги уйдут с Кратоса, выполняли указания начальства. Я подумал, что мы так дойдем до министра. И живо вспомнил день рождения дочки господина Подогаса и его роскошный особняк.
В-третьих, судья Федоркин, который арестовывал Привозина, отказался от допроса в ИКК. Точнее на допрос он пришел, но отказался давать следователям код своих модов для допроса с помощью детектора и отказался от допроса под БП. «Имеет право, — прокомментировал Нагорный, — но говорит о многом. Процедура конечно неприятная, но честь дороже». Теперь разрешение на допрос судьи должно было дать судейское сообщество. «А если не даст?» — спросил я Александра Анатольевича. «Будем обращаться в юридический комитет НС», — сказал он.
На следующий день, пока самого Нагорного допрашивали в ИКК, я знакомился с Кириллом Венгером. Он мне скорее понравился. Спокойный, очень уравновешенный, обстоятельный. Впрочем, мне и Салаватов понравился на первый взгляд.
Правда, Венгер не отправлял домой.
Допрос Нагорного под БП не выявил ничего неожиданного: ни к пропаже, ни к убийству Кривина Александр Анатольевич не имел никакого отношения.
В тот же день Нагорный делился с нами впечатлениями.
— Классная штука. Вообще ничего не чувствуешь. Когда меня допрашивали при Страдине, я после этого три дня в себя приходил. А сейчас нормально. Уже полгода твержу нашим подопечным, что этот ультрасовременный агрегат совершенно безопасен и неприятных ощущений от него никаких, а теперь убедился сам. И это здорово! Когда оправляешь под него человека, всегда испытываешь не то, чтобы муки совести, но некоторую неловкость. Теперь будет легче, чисто эмоционально.
Судьи допрашивать Федоркина разрешили, правда, с перевесом всего в несколько голосов.
Пока шло голосование, у его дома уже дежурила полиция. Так что сразу, как только стал известен результат, его отвезли в ИКК. Взятки не было. Был сговор, но без материального подкрепления. Салаватов с судьей встречался перед процессом и убеждал в виновности Привозина. А самому судье явно не хотелось прикладывать лишние усилия и вникать в дело. Квалифицировали как халатность, и Федоркин отделался Открытым Центром. Суда он ждать не стал и подписал согласие на психокоррекцию. Правда, психолог пообещал много — семь месяцев. Видимо, потому что судья.
Нагорный был не слишком доволен, но оспаривать не стал.
«Никто его конечно там семь месяцев держать не будет, — прокомментировал он, — пять максимум. Но для халатности и сговора это весьма и весьма прилично».
В понедельник вечером стало известно ПЗ Привозина. Сам Старицын писал. По халатности был минус. Причиной неприятностей, по мнению Олега Яковлевича, была недостаточная компетентность и излишнее доверие к старым друзьям Федора Геннадиевича, а не дурное исполнение им своих обязанностей. В идеале надо было вести себя несколько иначе, но мы не вправе требовать от граждан идеального поведения. Мы требуем поведения в границах нормы. Привозин поступил также, как восемьдесят процентов граждан на его месте, а значит все в границах нормы, и психокоррекция не требуется. Если в подобных случаях делать психокоррекцию, это нарушит принцип равенства граждан перед законом. Мы не вправе требовать от того, кто попал в сложную ситуацию, больше, чем от тех, кто в нее не попал.
Укрывательство ПЗ признавало, но основным мотивом считало страх за свою жизнь, а не деньги. Психокоррекция необязательна, но очень желательно пройти месячный амбулаторный курс с посещением психолога два раза в неделю, из-за наличия психологической травмы, вызванной долгим пребыванием в тюрьме при Генпрокуратуре. Амбулаторка. То, чего я безуспешно добивался в своем деле, Привозин получил вообще без помощи адвоката. Я обзавидовался.
«Абсолютно нечему завидовать, — сказал мне Нагорный, — Два месяца тюрьмы — крайне неприятная штука».
Кроме амбулаторного курса психокоррекции ПЗ настоятельно рекомендовало реабилитационный курс. Тоже месяц.
Привозин не стал спорить и подписал согласие.
Я в очередной раз поразился дару убеждения Старицына.
«Так часто бывает? — спросил я Нагорного. — Многие подписывают согласия на психокорркцию?»
«Процентов восемьдесят. Ну, и хорошо. Судьи не перегружены и занимаются действительно сложными, спорными делами. Ну, или упрямцами, вроде тебя».
Салаватова задержали вначале следующей недели на Тессе, сразу после приобретения билета на Анкапистан. Не успев переночевать в гостинице, он оказался в лайнере, идущем обратно на Кратос.
В Кириополь его доставили еще через полторы недели, в четверг вечером.
Была пятница. Около десяти. Мы собрались в кабинете Нагорного. Вчетвером: Александр Анатольевич, Кирилл Васильевич Венгер, я и вместо Димы тот самый Гера — специалист по биопрограммеру. Александр Анатольевич нас познакомил, и мы пожали друг другу руки.
Салаватова ввели и посадили на стул напротив нас. С ним вошла женщина где-то в возрасте Нагорного. Брюнетка, вся в белом. Довольно симпатичная. Интеллект в глазах. Мне это кажется красивым.
Александр Анатольевич улыбнулся ей, встал и пожал руку.
— Рад вас приветствовать, госпожа де Вилетт. Ох! Кого вы только защищаете.
— Всех, кто нуждается в защите, — отчеканила она и опустилась на стул рядом со своим клиентом.
Нагорный отпустил полицейских в соседнюю комнату и держал паузу.
А я наблюдал за Камиллой де Вилетт. Никогда раньше не видел ее так близко.
— Извините, — сказал я, — вы защищали моего отца…
— Да, — вмешался Нагорный, — это Артур. Вы не знакомы?
— Нет, — улыбнулась Камилла, — но рада познакомиться.
И протянула мне руку.
Я встал, и пожал ее.
Злые языки говорили, что отношения Камиллы с моим отцом выходили далеко за рамки деловых. Впрочем, и про Камиллу и Хазаровского говорили тоже самое. Я подумал, должен ли я ее считать родственницей на этом основании. Не пожимал ли я руку своей потенциальной мачехе? Надо сказать, что она мне в общем понравилась.
Я вернулся на место и посмотрел на Салаватова.
На руках бывшего следователя белели такие же пластиковые браслеты, как у моего отца. Они были разомкнуты, но все равно смотрелись неприятно. И сам Салаватов имел вид обреченно-покорный. Наверное, большинство арестованных именно так и выглядят. Интересно, у меня тоже был такой вид после того, как мне надели браслет?
Руслан Каримович поднял на нас глаза, и в них отразился свет из окна. Как-то уж слишком ярко, как в зеркале. По-моему, в глазах стояли слезы. Он это пытался скрыть, казался внешне спокойным, но этот блеск выдал его с головой. И Салаватов опустил взгляд.
