— Курс психокоррекции пройти придется, конечно. Но на тебе же трупов нет. Значит, год максимум. Это не страшно. Зато окупится. Жить открыто, не бегать, не прятаться, иметь все права, собственность и семью. И возможность заниматься делом.
— Ты имеешь все права?
— Я — особый случай. Но они у меня будут.
— И если ты приведешь меня в СБК с покаянием — этот впечатляющий факт приблизит осуществление твоей мечты.
— Зря ты подозреваешь меня в корысти. Кроме шуток, Эжен, это наилучший выход и для тебя, и для всех твоих людей. В СБК я тебя не поведу. Заявление о похищении писать не буду. А пойдем мы к Ройтману на частный прием. Это наименее травматично.
— Ты мне оплатишь частный прием у Ройтмана?
— Оплачу, конечно. Совершенно без проблем. Сейчас в ПЦ всем управляет Евгений Львович. Совершенно официально — он возглавляет Центр. Раньше психологи даже охрану у меня снять не могли самостоятельно, ножные браслеты отменить не могли. Теперь они могут все. А потому все тридцать три удовольствия, через которые прогнали меня, тебе не грозят точно: ни передвижение по зданию под конвоем, ни наручники, ни отсутствие Сети. Может быть ты и прав, что десять лет побегал. Сейчас в ПЦ не то, чтобы гораздо приятнее, но куда менее неприятно. Ройтман и маразм несовместимы. Но, понимаешь, это в двадцать шесть лет в кайф и побегать: скрываться в лесах, ночевать на голой земле, повязать на голову клетчатый платок и прикинуться махдийцем. Но в тридцать шесть уже как-то не тянет: хочется вписаться в общество, занять в нем некое место…
— У тебя неплохо получается, — заметил Эжен. — Сын — член императорской фамилии. Любовница — дочка миллиардера. Сам — без пяти минут эксперт НС по национальной политике и соцзащите. И тоже не без денег: «История» по всей империи продается, на трех языках.
— Вега мне не любовница, — заметил я. — Собеседница, не более. На остальное не жалуюсь. Так что хватит дурью маяться и делай, как я.
— Ага! Сложить оружие и сдаться на милость Хазаровскому.
— Вообще-то, я предлагал Ройтману. Но если очень хочется Хазаровскому, можно и Хазаровскому. Не вопрос. Мне же выгоднее: частный визит к Евгению Львовичу не оплачивать. А аудиенцию у Леонида Аркадьевича согласую, не проблема.
— Ты уже вхож в императорские покои?
— Я нет. Через Артура. И через Кастальского.
— Угу! И император нас примет?
— Даже не сомневаюсь. Примет, скажет какие вы молодцы, что пришли, вздохнет и отправит к Ройтману на психокоррекцию на тот же год.
— Ага! На «F-5».
— «Е-4» максимум. На «пятерку» вообще не имеют право сажать, если ты согласие подписал. А на «Е» сейчас совершенный санаторий. Я туда загремел по милости твоего Филиппа и отчасти Даурова на два дня. Меня даже не обыскивали. Через арку прогнали, как на посткоррекционке. Выдали местное кольцо. Почему-то считается, что оно связано только с внутренней Сетью Центра. Ничего подобного. Во внешнюю Сеть тоже без проблем, если только твой психолог тебе ее не заблокировал. Тебе могут, конечно, заблокировать до суда, но потом — вряд ли. И ходишь себе по всем возможным порталам, треплешься, сколько влезет со знакомыми и родственниками и даже можно еду заказать из магазина или из ресторана. Тысячу гео можно тратить в месяц.
— Неплохо, — усмехнулся Эжен. — Только мне свобода дороже.
— Да какая свобода! Разве ты свободен, Эжен? Пройдешь курс — будешь свободен.
— Анри, спасибо за советы и рекомендации, но у нас для тебя альтернативное предложение. У нас тоже есть психолог, который может провести курс психокоррекции. И пройдешь его ты.
— Так! Значит это не байка про революционных психологов… И что делать будут?
— Психокоррекцию, я же сказал. Точнее антипсихокоррекцию. И ты станешь опять самим собой.
— Эжен, не надо, прошу тебя! Я не хочу к этому возвращаться.
— Анри, да ты, наверное, забыл все? Тебе память стирали?
— Что-то стирали. Ройтман говорил, что по минимуму. Я события помню. Помню, что я делал, но не помню, что я при этом чувствовал.
— Тебя лишили лучших воспоминаний. Боже мой, какой был драйв!
— Наш драйв слишком дорого обошелся слишком многим людям.
Эжен вздохнул.
— Ты говорил, что сдаться — лучший выход для моих людей… Анри, нет моих людей. Это твои люди. И сейчас они со мной только ради тебя. Вождем, героем, гением — всегда был ты и только ты. Я был только твоим бухгалтером.
— Если это мои люди — дай мне с ними поговорить.
— Чтобы убедить их сдаться?
— Конечно. Уж им это обойдется еще дешевле, чем тебе. Месяца три. И живы останутся.
— Они не послушают тебя сейчас. Им же все известно про психокоррекцию.
— Ну, давай попробуем.
— Нет.
Я пожал плечами.
— А теперь послушай послание Филиппа, — сказал Эжен.
— Как? У меня же нет кольца.
— Мы выведем на динамики.
— Коллекционеры древностей, — хмыкнул я.
Вдруг Эжен побледнел и прошептал одними губами: «Нашли, сволочи!». И еще: «Гони!».
В ПЦ я научился читать по губам. Когда твой собеседник говорит по кольцу, губы почти всегда повторяют отправленные сообщения. Очень заметно, когда у тебя кольца нет. Нет многие годы.
Кровать подо мной резко дернулась вперед, а меня отбросило к стене. Поднос со звоном упал на пол, разлетелись тарелки и остатки еды. Звякнула и разбилась чашка из-под кофе, обрызгав пол. И сам пол начал угрожающе наклоняться, уходя куда-то вверх.
Глава 12
Невидимый пилот послушался Эжена.
Я вопросительно посмотрел на бывшего соратника.
— Друзья твои из СБК, — сказал он. — Приказывают лечь в дрейф.
— Значит, ложитесь в дрейф.
— Черта с два!
Я пожал плечами.
— В данной ситуации это самое…
«Разумное» хотел сказать я, но не договорил, потому что корабль резко дернулся в право и задрожал.
— Стреляют, — сказал Эжен.
— Не удивительно, — хмыкнул я.
— Ни в грош они не ставят твою драгоценную жизнь, Анри.
— Эжен, это предупредительные. Били бы прицельно, наши души бы уже отлетели.
Корабль снова дернулся, на этот раз влево, и меня снова бросило на кровать.
— Это не предупредительные, Анри, просто Лоренцо — очень хороший пилот.
— Задели нас?
— Слегка. Прорвемся.
— Эжен, ложитесь в дрейф, если жить хотите. Пока не поздно.
— Трусишь?
