— Да, Юля, мы воевали вместе. Точнее он был формально под моим началом. Но действовал практически самостоятельно. Данин выдал ему карт-бланш. И он с пятью старыми кораблями сделал то, чего не смог сделать весь имперский флот. Мы Махди победили только благодаря ему. И что же? Еще два года после этого он проходил в браслетах и под смертным приговором.
— Но он убийца.
— Конечно, Юля. Я тоже убийца. Вы шокированы? Знаете, сколько мы сожгли махдийских кораблей?
— Это на войне.
— И он на войне. Помните его выступление на первом суде, где он говорил, что он не преступник, а военнопленный. Так вот, он был совершенно прав. Ошибка заключается в том, что мы относимся к нему, как к преступнику: суд первый, суд второй, смертный приговор, помилование, ссылка, реабилитационный центр… А он теперь даже не военнопленный, он враг, перешедший на нашу сторону. Слава Богу, что перешедший.
— Но и ссылка, и РЦ — это довольно мягко для убийцы трехсот человек.
— Ну, вот и вы, Юля, в плену той же концепции. Да, для убийцы трехсот человек мягко, а для нашего военного союзника — совершенно излишне.
— Он убивал мирных жителей.
— Не знаю, скажу ли я для вас новость, Юля, но на войне всегда гибнут мирные жители. Всегда! Да, он взорвал корабль с заложниками. Но почему-то сейчас никто не вспоминает, что за месяц до этого мы накрыли с воздуха их базу на Лие. Там все погибли. Около тысячи человек. Он вернулся с основными силами и увидел пепелище. Так что ему было, за что мстить. Между прочим, я там был, командовал кораблем имперского флота. Не думаю, что Анри не знал. Но он ни разу не вспомнил об этом, когда мы воевали на одной стороне.
Не знал. И не знаю. Рассказ Букалова был для меня новостью, но рождал ощущение каких-то забытых воспоминаний, когда хочешь что-то вспомнить, вроде бы держишь мысль за хвост, но вспомнить не можешь. Растворяется, мутнеет, ускользает.
— Вы думаете, он бежал? — спросила Ромеева на экране.
— Я уверен, — сказал Букалов.
Психолог РАТ Адам Ершинский был полной противоположностью Ройтману. Огромный, полный, бородатый, он напоминал известного поэта Олейникова. К тому же курил, что уж совсем экзотика для врача.
— Дурацкая привычка, — сказал он, — никак не могу избавиться.
Набил трубку и вышел на балкон, аккуратно прикрыл дверь. Пробыл там недолго, затяжки две, и ввалился обратно в комнату, под кондиционер.
— Да, к полудню дело. Скоро спать ложиться.
— Спать? — спросил я. — Эжен говорил, что здесь принято спать по двадцать пять часов к ряду.
— Это неправильный подход, — наставительно сказал Адам. — Разумные люди спят по четыре часа до полудня и четыре часа после, потом четыре часа до полуночи и четыре после. Самое жаркое и самое холодное время. Плюс пятьдесят и минус десять по старине Цельсию. Зато утром и вечером здесь райское местечко.
— Буду знать, — кивнул я.
Адам положил трубку на стол и сел напротив меня.
— Привычка, между прочим, стоила мне места в ПЦ Версай-нуво. Застукали меня и сказали: либо психокоррекция с избавлением от зависимости, либо до свидания. А то дурно влияю на пациентов. Я решил пожалеть мозги и уйти в частную практику. Не жалею. Никогда не считал правильным делать людям психокоррекцию против их воли.
— Но, по законам Тессы, психокоррекцию делают только с согласия пациента. Или уже не так?
— С такого же примерно согласия, как в моем случае. Нарушил закон? Представляешь опасность для общества? Либо психокоррекция, либо пожизненная изоляция. И для этого не обязательно кого-то убить. На «А» такая же ситуация. Конечно, большинство соглашаются. И для большинства психокоррекция — благо, но все равно насилие, знаете ли… Я читал книгу Евгения Львовича «Жесткая психокорркция». Там есть глава замечательная «Тессианский террорист А.»
— Угу, я читал, — кивнул я.
— Так вот, думаю, что часть воспоминаний восстановить удастся. Не все. Только те, что он считал травмирующими. У него есть отдельный раздел «Избавление от травмирующих воспоминаний». Впрочем, довольно стандартная методика. Ну, пойдемте? Биопрограммер тут рядом. Сначала снимем нейронную карту. Дальше все корректировки только с вашего согласия.
— Хорошо, — кивнул я, поднимаясь, — пойдемте.
Мы шли по коридору со стеклянной стеной. Стекло двойное, очевидно, от ночного холода и тонированное — от полуденной жары. За ним — лес, исключительно хвойный, даже трава здесь хвойная — ежикообразные голубоватые шарики разного размера. Деревья спускаются вниз по склону горы в лощину, а за ней — снова горы. Я смутно помнил это место. Очень смутно. Возможно, не эту виллу. Или, что это, поместье? Но определенно эту планету.
Адам открыл передо мной дверь.
— Заходите, мсье Вальдо.
— Зачем же так официально? — сказал я. — Анри.
— Тогда Адам, — улыбнулся он. — На «ты»?
— Конечно.
Глава 13
Биопрограммер был новенький, даже модерновый и располагался над домашнего вида кроватью.
— Думаю, у меня комфортнее, чем в ПЦ Кириополя, — сказал Адам.
— Почти тоже самое, там побольничнее, — сказал я, садясь на кровать и снимая обувь.
— Угу, значит, растут. Это радует, раньше было потюремнее, как мне рассказывали.
Я лег.
— Как себя чувствуешь? — через минуту спросил Адам.
Жутко хотелось спать, веки тяжелели и глаза слипались, так что я даже не смог ответить.
— Ну и спи, — кивнул Адам, — БП будет снимать карту часов пять, лучше это делать в фазе глубокого сна, нейронная сеть стабильнее.
Последние слова уже доносились до меня откуда-то издалека, и я провалился в сон.
Когда я очнулся, окна были затемнены, очевидно, переменная тонировка.
Адам стоял рядом и довольно деликатно тряс меня за плечо.
— Возвращайся, мы все сделали.
Я встал.
— Сейчас попьем чайку и спать, — сказал Адам. — Результат будет завтра.
— Опять спать? — усмехнулся я. — Сколько ж можно! Кстати, завтра — это сегодня вечером?
— Завтра — это завтра. Завтра утром. Этот вечер искусственный, конечно. Но тонировку лучше не убирать. Температура забортного воздуха: плюс сорок пять и растет дальше. Так что не суйся туда, ради бога. Солнышко, как на тессианском экваторе.
Часы на небе древней Италии показывали 32:40, когда дверь моей комнаты открылась и принесли кофе. Вслед за кофе явился Эжен Добиньи.
Дверь еще запирали, хотя в свете того, что я согласился на беседу с Адамом и снятие нейронной карты, могли бы и отдать мне ключ.
— Добрый вечер, Анри, — сказал он, садясь. — Как тебе наш психолог?
