— Адам? Отличный мужик. Я бы его взял полковым врачом.
— Психологом, он раны латать не умеет. Только душевные.
— Тоже актуально, — заметил я. — Слушай, Эжен… относительно душевных ран… расскажи мне об уничтожении нашей базы на Лие.
— Совсем ничего не помнишь?
— Ничего.
— Сейчас на улице около тридцати. Будет холоднее, так что можно погулять. Я расскажу.
Когда стало попрохладнее, мы вышли на улицу и спустились по каменистой тропе к горному ручью. Над ним возвышался горбатый мостик. Доски заскрипели под нашими ногами, и мы оказались на другой стороне. Солнце уже не жгло, но еще пекло как следует, так что Эжен одолжил мне шляпу, и я стал похож на древнего американского колониста из южных штатов. Мы пошли вдоль ручья, вниз по течению.
— Заешь, я тебе лучше покажу, — сказал Эжен. — Что рассказывать!
— Покажешь?
— Да, здесь недалеко.
— Мы на Лие?
— Конечно. Ты даже этого не понял! Мартина помнишь?
Имя вызывало какой-то смутный образ.
— Кажется, у него были светлые волосы…
— Точно, — усмехнулся Эжен, — прямые светлые волосы.
— Он их еще таким дерзким движением отбрасывал назад, и они выбивались у него из-под берета.
— Да, немного похож на тебя.
— Он был, кажется полевым командиром? Или командиром корабля?
— Полевым командиром, ты сначала правильно сказал. А еще он классно пел под гитару.
В моем сознании вспыхнула картинка: мы сидим у костра, едим из общего котла какое-то варево, а Мартин перебирает струны гитары, устроившись на поваленном дереве. Ночь, холодно, голубоватые стволы гнутся и скрипят под ветром, а я практически счастлив среди друзей. Они все здесь: и Мартин, и Эжен, и Симон, и Ги.
Картинка вспыхнула и пропала.
— Мартин Морель, — сказал я.
— Молодец, даже фамилию вспомнил.
— Где он? Он здесь? Я не помню, чтобы его арестовывали.
— Он здесь… в некотором смысле.
Мы подходили к стоянке гравипланов. Всего две машины, но современные. Думаю, скоростные. Обе цвета бледной бирюзы, как небо Лии.
Сели в гравиплан, и голубой лес начал стремительно падать вниз, а нас вжало в кресла. Поднялись невысоко, думаю меньше километра, так что тонкая рваная пеленаоблаков осталась над нами.
— А Пьера помнишь? — спросил Эжен.
Пьера я не помнил совсем. Впрочем, имя распространенное. Был, наверное, и такой полевой командир.
Эжен заметил мою реакцию, точнее ее отсутствие.
— Петр Валенски, — медленно проговорил он. — Полная противоположность Мартину. Жесткий, организованный. Немного похож на Ги, но честнее и правильнее. Такой настоящий офицер. Ему бы Кратосу служить, но он служил тебе.
— Он погиб?
— Ты оставил его командовать базой. Мы тогда наивно думали, что идем на опасное предприятие: атаковать базу Кратоса на орбите Тессы. Ты взял самых отчаянных: Ги и Симона. Меня не хотел брать, но потом мы решили, что неплохо бы по пути зайти на Махди, а просить денег у махдийцев — это моя специальность. Так что ты оставил меня на Махди, а сам полетел кусать флот Кратоса. Мы тогда вернулись с победой и деньгами. К пепелищу вернулись.
— Долго еще лететь?
— Потерпи.
Я бы не сказал, что это «недалеко». Расстояние примерно как от Кириополя до Соснового. С воздуха хорошо видно, что планета мало населена. Только дважды вдали мелькало что-то похожее на человеческое жилье. Климат экзотический, конечно. Хотя бывает и похуже.
Пепелище заметно издалека: неровное четное пятно в горной долине. Как ожог. Почти без растительности. Только, когда мы опустились ниже, стали различимы молодые тонкие деревца, прорывающиеся сквозь выжженную землю и колючую траву.
Мы спрыгнули на оплавленные камни, под ногами зашуршали полураздавленные угли.
— Раньше здесь был лес, — сказал Эжен. — Далеко от эпицентра хотя бы угли остались. Там, — он указал рукой к центру пятна, — уже ничего. Все испарялось. Даже камни.
— Их накрыли из иглы Тракля?
— Да, один выстрел с орбиты. Выследили, сволочи! Били прицельно, по координатам.
Мы шли по черной земле мимо чахлых маленьких деревьев. Я попытался представить это место без них. Никак. Оно было мне совершенно незнакомо.
— Эжен, я здесь был раньше?
— Ну, конечно, — вздохнул Эжен.
Оплавленный бетон напоминает стекло. Ну, конечно, состав близкий, тот же песок. К такой стеклянной арке мы вынырнули неожиданно из молодых зарослей в рост человека.
— Ты спрашивал, где Мартин? Сейчас увидишь.
Арка казалась даже красивой, посверкивая в лучах солнца, только кривобокой и покореженной. Мы вошли в блиндаж и начали спускаться по скользким оплавленным ступеням.
Эжен светил кольцом. И его свет отражался от стен.
— Было построено так себе, на скорую руку, а теперь по прочности, как застывшая лава, — сказал он.
Мы спускались все ниже, пока не попали в лабиринт абсолютно пустых черных комнат.
— Смотри внимательно, — сказал Эжен. — На стены. Мы называем это залы теней.
Если присмотреться, на оплавленном бетоне можно было разглядеть силуэты людей в разных позах, словно они сидели по кругу, в центре пылал костер, и вокруг падали тени.
— Они сгорели дотла, — сказал мой проводник. — Не осталось ничего. Только имена. Пойдем!
В соседней комнате все стены были исписаны углем. Колонки имен.
— Каждый записал всех, кого вспомнил, — сказал Эжен. — Здесь не все, конечно. Вот моя колонка, вот Симона, вот Ги. А это твоя стена, Анри. У тебя всегда была отменная память.
Я смотрел на стену, сверху донизу исписанную моим почерком, и вспоминал. Я не помнил событий, не помнил места, едва помнил людей. Но я помнил, как я это писал. И как кусал губы, едва сдерживая слезы, и голос Ги: «Да ты плачь, Анри, сейчас это не стыдно». Боже мой! Железный Ги, король мародеров, разбойник и убийца — неужели он это сказал!
— А теперь посмотри сюда, — сказал Эжен и повел меня к дальней стене, которая пока оставалась в тени.
Он посветил на ней, и стал заметен такой же призрачный силуэт человека и тень, по форме напоминающая гитару.
— Гитару видишь? — спросил Эжен. — Мы поэтому и решили, что Мартин умер здесь. Может, и ошиблись. Может, это и не гитара вовсе.
Прямо над гитарой моим почерком было написано: «Мартин Морель. Светлая память».
Мы вышли на воздух. Стало ощутимо холоднее, но, пожалуй, даже приятно: градусов двадцать. Подул легкий ветер, наполненный терпким запахом местной хвои, смешанным с запахом пожарища. Неужели он до сих пор сохранился? Или это мне кажется?
