Осторожно, чтобы не разбудить уснувшую до их прихода девочку, подруги пробрались на кухню. Валентина заварила крепкий чай и разлила вино по щербатым кружкам, но отдуваться ей пришлось за двоих: Марина была не в состоянии сделать и глоток. Лишь монотонно раскачивалась на стуле и повторяла, как попугай:
— Этого не может быть, просто не может быть, это ошибка.
— Чего не может быть? — с недоумением переспросила Кира, переминаясь с ноги на ногу и щурясь на яркий свет.
— Доченька, — Марина перевела взгляд на дочь и попыталась сформулировать невероятную правду.
Как лучше сказать девочке? Мы богаты? Тебе больше не нужно вставать в пять утра на тренировки? Я отправлю тебя в самые лучшие школы? Мы будем жить в шикарной квартире? Или, возможно, переедем в дом с собственным лесом и наймем себе водителя, который будет возить тебя в школу?
Мысли путались. Марина беспомощно взглянула на подругу, но Валентина и сама пребывала в том редком состоянии, когда ей было нечего сказать.
— Кто-то умер? — Остатки сна слетели, и Кира с тревогой уставилась на мать.
— Нет, — бурно запротестовала Марина, а потом осеклась: — Хотя, да, умер. Петр Никанорович, тот человек, который оставил мне наследство, я тебе говорила.
— Кстати, ты не сказала, почему он умер? Он болел? — искренне расстроилась Кира, даже не задавшись вопросом, а что, собственно, ее мать получила в дар от неожиданного благодетеля.
Одним из многих даров, которыми Господь столь щедро наградил ее девочку при рождении, был дар сопереживания. У Марины каждый раз сжималось сердце, когда она смотрела на дочь, кормящую бродячее животное или отдающую свои скромные карманные деньги приюту для животных. Кира чувствовала чужую боль и проживала ее, как собственную, и именно это, а не только целеустремленность и упорство, делали ее такой особенной.
— Сердце, — пояснила она дочери, — и возраст. Петр Никанорович прожил долгую и непростую жизнь.
Переключившись на знакомую тему, Марина вновь обрела почву под ногами. Она легко и просто могла говорить о своем благодетеле: о его одиночестве, самоистязании, тоске и боли по столь рано покинувшей его жене. Она, несомненно, расскажет дочери все, что знает о нем, но, в конце концов, ей все равно придется сказать Кире о его последней воле. Ведь сколько дорожке ни виться, конец все равно близок. Столь неожиданно обрушившееся на ее голову богатство не получится долго скрывать, ведь вся их жизнь теперь изменится, перевернется с ног на голову. Киру надо к этому подготовить, но самое главное, дочка должна понимать, кому они всем обязаны, и помнить об этом до конца своих дней. Кира тем временем направилась к холодильнику, чтобы налить себе традиционную чашку ночного молока.
— Ясно. Жалко его. Мам, я спать, завтра рано вставать. — Выпив молоко залпом, Кира ополоснула чашку под краном и поставила ее рядом с мойкой.
— Кируся, — все-таки решилась Марина, останавливая дочь и бросая беспомощный взгляд на Валентину, словно ожидая ее одобрения. Та кивнула, благословляя.
— Да, мам? — Заспанная дочь снова зевнула и уставилась на мать. Слегка покачнулась от усталости и автоматически схватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. У Марины сжалось сердце — как только появится такая возможность, она накупит Кире самых лучших овощей и фруктов! И не у них в супермаркете, а на базаре, у гостей с солнечного Кавказа. Багровых гранат с налитыми зернами, что лопаются от одного неосторожного прикосновения; мясистых фиолетовых слив, сочащихся соком; румяных наливных яблок, ароматных груш и абрикосов, пахнущих солнцем. Обязательно повезет Киру на море — впервые в жизни! Купит ей самую лучшую форму, ракетки и даже телефон с планшетом, о которых Кира столько времени мечтает.
— Мам? — поторопила ее Кира, мечтающая вернуться в кровать и снова погрузиться в короткий сладкий сон.
— Кируся, мне кажется, ты все-таки поедешь в лагерь. — Марина вдруг не сдержалась и улыбнулась.
Она всегда верила в сказки и чудеса, несмотря на все заверения скептиков, что жизнь — боль. И оказалась права — с ней случилось чудо. Она действительно стала героиней сказки, в которой ей неожиданно воздалось за все добро.
— Что? — Кира выглядела все такой же заспанной и не особо заинтересованной. — Кто-то еще занял денег?
— Нет, — Марина тряхнула головой и бросила триумфальный взгляд на Валентину, — нет. Мы больше не будем занимать деньги, и я раздам все долги завтра же. У нас с тобой есть собственные деньги, чтобы отправить тебя в лагерь. И даже не на неделю, а на две. Или, может быть, даже на три.
— В смысле? — не поняла Кира, а Валентина уже подскочила к девочке, обняла ее за плечи и силой усадила на стул.
— Мать твоя, святая женщина, — заголосила она, — с дедом этим, Никанорычем, общалась каждый день, когда родные дети бросили. Вот он помер и ей кучу всего завещал, вы теперь богаты.
— Это шутка? — рассмеялась Кира, но улыбка так и замерла на губах, когда она поймала растерянный, затуманенный взгляд матери. Та, улыбнувшись, покачала головой.
— Нет, Кируся, Петр Никанорович оставил нам три квартиры, дом и много денег. Очень много денег.
Марина, продолжая улыбаться, внимательно всматривалась в лицо молчащей дочери в тщетной попытке поймать первую реакцию. Радость. Кира непременно должна обрадоваться, ведь сбудутся все ее нехитрые мечты. Но к огромному удивлению Марины лицо дочери вдруг исказила гримаса, как в детстве, стоило ей столкнуться с по-настоящему большим детским горем. Глаза заблестели, и Кира вдруг разрыдалась, навзрыд.
Марина вскочила с места и кинулась к дочери, обнимая ее, прижимая к себе и неожиданно присоединяясь к ней в плаче. Спустя несколько мгновений мать и дочь упоенно рыдали в объятиях друг друга, грозясь перебудить всех соседей. Впрочем, плевать: совсем скоро у них будут новые соседи.
— Дуры, как есть дуры. — Валентина смахнула слезу, глядя на рыдающих Марину и Киру и покачала головой: — Надо же, какие дуры!
⁂
Форму Кирусе Марина заказала в интернете, из заграницы. У ее доченьки должно быть все самое лучшее, она это заслужила. Кроссовок, таких как у Ани, сразу две пары и форму, которую рекламировала Маша Шарапова. Кроссовки из ее коллекции Марина тоже заказала, просто чтобы Кира ходила в них в школу.
Были куплены новые ракетки и специальная теннисная сумка, с которой невысокая Кира смотрелась немного нелепо, ведь та была почти такого же размера, как и сама девочка. Лагерь во Франции был оплачен, будущее начало подсвечиваться розовым цветом, жизнь налаживалась вместе с погодой.
Зиму неожиданно выключили, и весна за одну ночь смыла с улиц все напоминания о ней. Проливной дождь окончательно растопил лежалый снег, смыл грязь с тротуаров, умыл деревья и кусты, на которых буквально на глазах начали набухать почки и проклюнулась первая молодая листва.
Около недели Марина маялась, не зная, что купить в подарок Борису, чтобы отблагодарить за все то внимание и усилия, которые он годами вкладывал в ее дочь. И за те кроссовки, что он так деликатно подарил Кире, зная, что у самой Марины ни за что не хватит на них денег. Она тогда долго думала над тем, как ей стоит отреагировать — возмутиться или, наоборот, поблагодарить? В итоге смалодушничала и просто удостоверилась, что Кира сказала «спасибо» за подарок. Ведь кроме «спасибо» других возможностей для благодарности у них раньше особо не было.
