— Но все-таки ты его любишь.
— Да, — вздохнула Китти, — я его люблю, и то, что ты сказала, — правда. Нам с тобой досталась пара кислых лимонов. Ну, а теперь вернемся в гостиницу. Я хочу, чтобы ты успела переодеться и нарядиться как принцесса. У нас с Брюсом есть для тебя сюрприз.
Когда Сазерленд явился на ужин, Карен действительно выглядела как принцесса. Сюрприз заключался в том, что они отправились в национальный театр «Габима» на «Лебединое озеро». Там играл оркестр Палестинской филармонии. Весь спектакль Карен просидела, наклонившись вперед, на краешке стула, не сводя глаз с балерины, плывущей по сцене. Божественная красота балета произвела на девушку потрясающее впечатление.
«Господи, как же это прекрасно!» — думала она, уже почти забывшая, что на свете существует балет. Какое счастье, что у нее есть Китти! Сцена утопала в синем свете, гремел финал, отважный Зигфрид побеждал злого Ротбарта, а лебеди превращались в красавиц. Слезы радости текли по лицу девушки.
Китти следила больше за Карен, чем за балетом. Она чувствовала, что разбудила в ее сердце что-то потаенное. Карен вспоминала, что на свете есть вещи не менее важные, чем зеленые поля Галилеи. Китти решила поддерживать это чувство в душе Карен во что бы то ни стало. Как бы евреи ни завладели ее сердцем, а все-таки оставалось и такое, на что их власть никогда не распространится.
Завтра Карен увидится с отцом, и ее жизнь изменится. Китти многого добилась за этот день.
Они вернулись в гостиницу поздно. Карен светилась от счастья. Рывком открыв тяжелую входную дверь, она, танцуя, прошла по вестибюлю. Английские офицеры у стойки изумленно подняли брови. Китти отправила ее наверх и велела готовиться ко сну, а сама подошла с Сазерлендом к бару, чтобы выпить по рюмке.
— Вы уже сказали ей про отца?
— Нет еще.
— Хотите, я пойду с вами?
— Нет, я лучше сама.
— Хорошо.
— Только неплохо будет, если вы потом придете.
— Я буду здесь.
Китти поднялась с табурета и поцеловала Сазерленда в щеку.
— Спокойной ночи, Брюс.
Карен все еще танцевала, когда в номер вошла Китти.
— Помнишь Одетту в последней сцене? — спросила девушка.
— Поздно уже, и ты устала, как негр на плантации.
— Ах, какой чудесный день! — вздохнула Карен, опускаясь на постель.
Китти прошла в ванную, переоделась на ночь. Она слышала, как Карен напевает мелодии балета.
— Господи! — зашептала Китти. — За что же ей такое наказание?
Она закрыла лицо руками и беззвучно заплакала. Потом она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами. Вдруг Карен встала, подошла к кровати Китти, опустилась на колени и положила голову ей на грудь.
— Я очень, очень тебя люблю, — прошептала она. — Родную мать, и то не могла бы любить больше.
Китти отвернулась и погладила девушку по волосам.
— Иди спать, — сказала она, сдерживая слезы. — Завтра будет утомительный день.
Китти лежала без сна, курила сигарету за сигаретой, вставала, ходила по комнате. Каждый раз, когда она смотрела на спящую девушку, у нее сжималось сердце. Было далеко за полночь, а она все сидела у окна, прислушиваясь к шуму прибоя и глядя на Яффу, еле видную за поворотом. Лишь под утро Китти погрузилась в беспокойный сон.
Она проснулась усталая, с тяжелым сердцем и синевой вокруг глаз. Попыталась начать тяжелый неизбежный разговор, но не могла решиться. Они молча завтракали на террасе.
— А где генерал? — спросила Карен.
— У него какие-то дела. Придет попозже.
— Какие у нас планы на сегодня?
— О, всякие.
— Китти… это связано с моим отцом, верно?
Китти опустила глаза.
— Я все время догадывалась.
— Я не собиралась тебя обманывать, дорогая. Я…
— Что… расскажи мне все… Что с ним?..
— Он очень, очень болен.
Карен стала кусать ногти, ее губы задрожали.
— Я должна его видеть.
— Девочка, он не узнает тебя.
Карен выпрямилась и посмотрела в сторону моря.
— Я так долго ждала этого дня.
— Карен, не надо…
— Каждую ночь с тех пор, как началась война, уже больше двух лет, я видела один и тот же сон. Лежу, бывало, в постели и стараюсь представить, что мы с ним встретились. Я знала совершенно точно, как он выглядит, что мы скажем друг другу. В лагерях и все эти месяцы на Кипре я каждую ночь видела это… отец и я. Понимаешь? Я все время знала, что он жив и что мы с ним увидимся.
— Карен, подожди! Все будет совсем не так, как в твоем сне.
Девушка задрожала, ее ладони взмокли. Она вскочила:
— Веди меня к нему!
Китти крепко стиснула ее руку:
— Ты должна приготовиться к ужасному.
— Пожалуйста, Китти… пойдем.
— Знай, что бы ни случилось, что бы тебе ни пришлось там увидеть, я с тобой. Я буду с тобой, Карен. Помни!
— Я буду помнить.
И вот Карен и Китти сидят перед доктором.
— Вашего отца пытали в гестапо, — сказал он Карен. — В начале войны они хотели заставить его работать на них и прибегали к самым жестоким мерам. И все же им пришлось отказаться от своего плана. Он просто не мог работать на фашистов, хотя и подвергал этим вашу мать и братьев смертельной опасности.
— Я вспоминаю, — сказала Карен. — Как-то вдруг не стало писем. Я все приставала к Ааге, не случилось ли что с родными.
— Его отправили в Терезиенштадт, это в Чехословакии, а мать и братья…
— О них мне все известно.
— Его отправили в Терезиенштадт в надежде, что он передумает. Только после войны ваш отец узнал, что случилось с женой и сыновьями. Его мучила совесть, он винил себя в том, что задержался в Германии, из-за чего ваша мать и братья попали в западню. Когда он узнал про их судьбу, его ум помрачился.
— Но ведь он поправится?
Доктор посмотрел на Китти.
— У него депрессия, крайняя меланхолия.
— А что это означает?
— Карен, твой отец вряд ли поправится.
— Я вам не верю! — закричала девушка. — Я хочу видеть его.
— Вы его помните?
— Очень мало.
— Сохраните лучше о нем воспоминание, какое у вас есть, не советую смотреть на него теперь.
— Она должна его увидеть, доктор, во что бы то ни стало, — сказала Китти.
Доктор повел их вниз по коридору и остановился перед дверью. Сопровождавшая их сестра отомкнула замок. Доктор оставил дверь открытой.
