Они остановились на минуту около открытой палатки, где старик с изможденным лицом что-то вырезал из деревяшки. Старик показал свою работу — связанные колючей проволокой руки, сложенные в молитве. Ари поглядывал на Китти, стараясь уловить ее реакцию.
Здесь все было грязным, гнилым, отвратительным, но Китти готовилась и к худшему.
Они остановились еще раз, чтобы заглянуть в палатку побольше, которая служила синагогой. Над входом был прибит грубо выстроганный символ Меноры, ритуального подсвечника. Перед Китти предстало странное зрелище: старики, раскачиваясь, пели непонятные ей молитвы. Для Китти это был потусторонний мир. Ее взгляд остановился на одном из стариков — бородатый, грязный, он плакал навзрыд.
Давид взял ее за руку и вывел из палатки.
— Несчастный старик, — сказал Давид, — беседует с Богом, рассказывает ему, что прожил безгрешную жизнь, соблюдал все законы, чтил Святую Тору, безропотно переносил любые ниспосланные ему испытания. Он просит Бога избавить его от страданий, ибо вполне заслужил это своей праведной жизнью.
— Старики, — заметил Ари, — никак не поймут, что есть только один мессия, способный избавить их от страданий, — это штык.
Китти посмотрела на Ари — в нем было что-то смертельно опасное. Ари почувствовал неприязненный взгляд и схватил ее за руку.
— Вы знаете, что такое зондеркоманда?
— Ари, не надо… — взмолился Давид.
— Зондеркоманда — это бригада людей, которых немцы заставляли работать в крематориях. Я могу показать вам здесь еще одного старика. Он выгреб кости собственных внуков из печи в Бухенвальде и вывез их на тачке. Так что же, миссис Фремонт, вы видели на своей станции «Скорой помощи» что-нибудь подобное?
Китти вдруг почувствовала, что ее сейчас вывернет наизнанку; в ней возобладала обида, и она, чуть не плача от гнева, выпалила:
— Вы действительно не остановитесь ни перед чем.
— Я не остановлюсь ни перед чем, чтобы показать вам, в каком отчаянном положении мы находимся.
Молча они глядели друг на друга.
— Вы хотели посмотреть детскую зону, — сказал наконец Ари.
— Давайте, и скорее покончим со всем этим, — ответила Китти.
Они прошли по мосту над колючей проволокой, и перед ними предстал бесчеловечный урожай, взращенный войной. В здании стационара стояли длинные ряды коек с туберкулезниками — искривленные рахитом суставы, окрашенные желтухой лица, незаживающие гнойные раны. Потом они прошли в отделение, набитое детьми, в глазах которых застыло безумие.
Они обходили палаты, где лежали подростки, которые должны были закончить школу в сороковом — сорок пятом годах. Абитуриенты гетто, студенты концентрационных лагерей, аспиранты послевоенных развалин — без матерей, без отцов, без дома. Бритые после дезинсекции головы, лица, на которых застыл ужас. Эти озлобленные, плачущие во сне, страдающие недержанием мочи подростки выжили только благодаря собственной хитрости…
Они закончили осмотр.
— У вас тут превосходный медицинский персонал, — заключила Китти, — и детский лагерь прекрасно всем обеспечен.
— Мы обязаны этим не англичанам, — бросил Ари. — Все это — пожертвования нашего народа.
— Ну и что? — сказала Китти. — По мне, пусть манна небесная. Я пришла сюда по велению моей американской совести. Я удовлетворена и ухожу.
— Миссис Фремонт… — начал Бен Ами.
— Оставь, Давид. У некоторых людей один наш вид вызывает отвращение. Проводи миссис Фремонт.
Давид и Китти пошли по палаточной улице. Она обернулась и посмотрела на глядящего ей вслед Ари. Ей хотелось уйти как можно скорее, вернуться к Марку и забыть эти ужасы.
Из палатки, мимо которой они проходили, донесся громкий смех. Счастливый детский смех звучал здесь неуместно. Из любопытства Китти остановилась и прислушалась. В палатке девушка читала вслух сказку. Голос у нее был чудесный.
— Изумительная девчушка, — сказал Давид. — Она творит чудеса.
Снова раздался смех.
Китти подошла к палатке и отогнула брезент. Девушка сидела спиной к входу на деревянном ящике, склонившись над керосиновой лампой. Вокруг нее расположились два десятка ребятишек с широко открытыми глазами. Они разом подняли головы и уставились на вошедших. Девушка прервала чтение, обернулась и встала, чтобы приветствовать гостей. Лампа мигала от сквозняка и бросала причудливые тени на детские лица.
Китти и девушка стояли друг против друга. Глаза Китти расширились, будто она увидела привидение. Она быстро вышла, затем вернулась и еще раз взглянула на девушку.
— Я хочу поговорить с ней наедине, — тихо сказала Китти.
Подошел Ари. Он кивнул Давиду.
— Приведи Карен в школу. Мы будем ждать вас там.
В классной комнате Ари зажег фонарь и закрыл дверь. Китти, бледная, стояла молча.
— Эта девушка напоминает вам кого-то, — внезапно сказал Ари.
Она не отвечала. Ари посмотрел в окно, увидел приближающиеся фигуры Давида и девушки, еще раз взглянул на Китти и вышел.
Оставшись одна, Китти встряхнула головой. Наваждение какое-то. Зачем она пришла сюда? Она изо всех сил пыталась овладеть собой, приготовиться к встрече с девушкой.
Дверь открылась, Китти вся напряглась. Девушка робко шагнула в комнату. Китти всмотрелась в черты ее лица.
Девушка, кажется, что-то поняла, в ее глазах появилось сочувствие.
— Меня зовут… Кэтрин Фремонт, — срывающимся голосом произнесла Китти. — Ты понимаешь по-английски?
— Да.
Какая она чудесная! Глаза девушки сияли, она улыбнулась и протянула Китти руку.
— Я… медсестра. Как тебя зовут?
— Карен, — ответила девушка. — Карен Хансен-Клемент.
Китти присела и предложила ей тоже сесть.
— Сколько тебе лет?
— Шестнадцать, миссис Фремонт.
— Пожалуйста, зови меня Китти.
— Хорошо, Китти.
— Я слышала… ты тут работаешь с детьми.
Девушка кивнула.
— Это чудесно. Понимаешь… я, может быть, тоже буду работать здесь… Мне бы хотелось узнать о тебе побольше. Ты не против?
Карен улыбнулась. Китти ей сразу понравилась.
— Я из Германии… — начала Карен. — Из Кельна. Но это было так давно…
Глава 11
Кельн, Германия. 1938
Жизнь — чудесная штука, когда тебе семь лет и твой папа — знаменитый профессор Иоганн Клемент, а в Кельне как раз карнавал. Карнавал дело хорошее, но еще лучше — прогулка с папой. Даже в будни. Можно пройтись под липами вдоль Рейна, забрести в зоопарк, где самые замечательные на свете обезьяны, а можно прогуляться к собору и поглазеть на башни, доходящие чуть ли не до самого неба. Лучше же всего отправиться утром с папой и Максимилианом в городской парк. Максимилиан — самая замечательная собака в Кельне, несмотря на то, что у него несколько странная внешность. В зоопарк с ним, конечно, нельзя.
