— Вот черт! — выругался генерал, заметив, что трубка у него потухла.
Он вновь зажег ее.
Оба подняли головы, когда до них донесся слабый, но непрерывный вой сирен. Сазерленд посмотрел на стенные часы: это, вероятно, беженцы с перехваченного судна.
— «Врата надежды», «Башня Сиона», «Земля Обетованная», «Звезда Давида», — произнес Колдуэлл с издевкой. — Цветистые они придумывают названия для своих лоханок, ничего не скажешь.
Сазерленд наморщил лоб. Он пытался сосредоточиться на следующем ходе, однако в ушах не утихал вой сирен. Генерал смотрел на фигуры из слоновой кости, но видел перед собой не шахматную доску, а колонну грузовиков, битком набитых измученными страхом людьми, пулеметы, бронемашины.
— Если не возражаете, Колдуэлл, я пойду спать.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. Спокойной ночи.
Генерал быстро вышел из комнаты, запер за собой дверь спальни и расстегнул куртку. Ему показалось, что сирены воют невыносимо громко. Он закрыл окна, чтобы оборвать этот навязчивый звук, но все равно слышал его.
Брюс Сазерленд стоял перед зеркалом и спрашивал себя, что же с ним случилось. С ним, Сазерлендом из Сазерленд Хайтс. Вся его жизнь была еще одной блестящей карьерой в череде блестящих карьер, которая тянется с тех самых пор, как на свете появилась Англия.
Но в последние недели на Кипре с ним что-то происходит. Он стоял перед зеркалом, вглядывался в свои воспаленные глаза и спрашивал себя, когда же все это началось.
«Сазерленд — отличный парень для любой команды», — говорится о нем в итонском ежегоднике. В самом деле, очень приличный парень этот Сазерленд. Приличная семья, приличное образование, приличная карьера.
Армия? Правильный выбор, старина Брюс! Мы, Сазерленды, столетия на военной службе.
Приличный брак. Недди Эштон. Дочь полковника Эштона. Тоже неплохой выбор. Добрая порода. Недди Эштон — хорошая хозяйка. Держит ухо востро, всегда нос по ветру. Большое подспорье в карьере. В общем, великолепная пара!
«Где же ошибка?» — спрашивал себя Сазерленд. Недди родила ему двух чудесных детей. Альберт стал истинным Сазерлендом, уже дослужился до капитана в бывшем отцовском полку, а Марта прекрасно вышла замуж.
Брюс Сазерленд открыл шкаф, надел пижаму. Он дотронулся до чуть заметной складки жира у талии. Не так уж плохо для пятидесяти пяти лет. Есть еще порох…
Во время Второй мировой войны он продвигался по службе куда быстрее, чем в мирное время: Индия, Гонконг, Сингапур, Ближний Восток… Чтобы показать все, на что он способен, нужна была война. Сазерленд оказался незаурядным пехотным командиром. Конец войны застал его в чине бригадного генерала.
Он надел шлепанцы, медленно опустился в глубокое кресло, убавил свет и погрузился в воспоминания.
Недди была хорошей женой, хорошей матерью, великолепной хозяйкой, словно созданной для гарнизонной жизни в колониях. Ему здорово повезло с ней. Когда же все-таки между ними возникла трещина? Да, он помнит. Много лет назад, в Сингапуре…
Он был майором, когда встретил Марину, полукровку со смуглым лицом, женщину, сотворенную для любви. У каждого мужчины живет в глубине сердца образ такой вот Марины. Но его Марина была реальной женщиной, она у него действительно была. Смех и огонь, слезы и страсть. Любить Марину — это все равно что постоянно находиться внутри вулкана, готового к извержению. Он устраивал ей страшные сцены ревности, только для того, чтобы потом валяться в ее ногах, рыдая и моля о прощении. Марина… Марина… Глаза, как уголь, волосы — что воронье крыло. Она умела мучить его. Она умела доставлять невыразимое наслаждение. Она умела возносить его на такие высоты, о существовании которых он до нее даже не подозревал. Эти драгоценные, неповторимые свидания…
Он наматывал ее волосы на руку, откидывал ей голову и, глядя на ярко-красные чувственные губы, рычал:
— Я люблю тебя, сука… я люблю тебя.
— Я люблю тебя, Брюс! — шептала она.
Брюс Сазерленд помнил оскорбленное лицо Недди, когда она наконец сказала, что ей все известно.
— Не стану утверждать, что это не причиняет мне боль, — сказала Недди, слишком гордая, чтобы плакать, — но я готова простить и забыть… Нам нужно думать о детях, о твоей карьере, о наших родных. Я попытаюсь найти выход из положения, Брюс, но ты должен поклясться, что никогда больше не увидишь эту женщину. Попроси, чтобы тебя перевели из Сингапура.
«„Эта женщина“, как ты ее называешь, — думал Брюс, — моя любовь. Она дала мне то, чего тысячи таких, как ты, никогда не смогут дать и не дадут. Она дала мне то, на что не может рассчитывать ни один мужчина на свете».
— Я жду ответа, Брюс.
Какой тут может быть ответ? Женщиной, подобной Марине, можно обладать час, ночь, но не вечность. Такая Марина бывает у мужчины только раз, единственный раз в жизни. Ответ? Отказаться от карьеры ради полукровки? Смешать с грязью доброе имя Сазерлендов?
— Я ее никогда больше не увижу, Недди, — пообещал Брюс Сазерленд.
Он в самом деле никогда больше ее не видел, но никогда не переставал думать о ней. Может быть, именно с этого все и началось.
Вой сирены был еще чуть слышен. Видимо, колонна уже подъезжает к Караолосу. Еще немного, и звук затихнет, тогда можно заснуть. Сазерленд подумал об отставке, предстоящей ему через четыре-пять лет. Дом в Сазерленд Хайтс чересчур просторен. Лучше подыскать коттедж где-нибудь подальше от города. Нужно будет подумать о покупке пары хороших сеттеров для охоты, о литературе по выращиванию роз, о пополнении библиотеки. Пора также подыскать какой-нибудь приличный клуб в Лондоне. Альберт, Марта и внуки тоже будут утешением, когда он уйдет в отставку. Может быть… может быть, он заведет себе любовницу.
Казалось непостижимым, что после почти тридцати лет супружества он будет сидеть на пенсии один, без Недди. Она держалась так спокойно, корректно и благородно все эти годы. Как рассудительно повела она себя во время его связи с Мариной! И вдруг после прожитой безупречной жизни закусила удила и, словно пользуясь последними мгновеньями своего бабьего века, удрала в Париж с каким-то прощелыгой лет на десять ее моложе. Все сочувствовали Брюсу, но на самом деле эта история не очень его задела. Между ним и Недди давно не было ничего общего, не говоря уже о чувствах. Если ей так приспичило взбрыкнуть — пожалуйста. Может быть, он согласится со временем взять ее обратно… Нет, любовница все-таки лучше.
Сирены наконец умолкли. В комнате стояла теперь глубокая тишина, нарушаемая только глухим шумом прибоя в гавани. Сазерленд открыл окно и вдохнул прохладный ноябрьский воздух. Потом пошел в ванную, умылся, вынул изо рта зубной протез и положил его в стакан с раствором. «Не повезло с этими четырьмя зубами», — подумал он, как думал уже тридцать лет. Их вышибли в далекой юности, когда Сазерленд играл в регби. Он потрогал остальные зубы — не шатаются ли они. Затем открыл аптечку и внимательно оглядел ряд пузырьков. Достал коробку со снотворным и развел в стакане двойную дозу. Последнее время ему не спалось.
