Потом они уселись и начали ждать. Балла отнесла уснувшего Курру в шалаш. Оттуда вернулась с берестяным кузовком. В нём были спелые ягоды жёлтой морошки. Оба уселись у костра и стали есть. Но вот зашевелились листья ольхи: это вернулись мужчины.
— Кричали? — спросил Улла.
Уа рассказал о своей удаче. Нужно скорее идти.
Охотники захватили две жерди и быстро зашагали на место, где лежали убитые росомаха и важенка.
Уа шёл впереди, другие охотники — за ним. Дошли… Уа растерянно остановился: там, где лежали трупы оленя и унды, было пусто.
Ноздря наклонился и стал рассматривать смятую траву.
— Вурр! — сказал он.
Трава была примята полосой. По ней волочили что-то тяжёлое.
— Сюда тащил! — сказал Ноздря. — Сыт был. Тащил спрятать.
Под корнями упавшей ёлки лежала куча ветвей и листьев.
— Тут! — сказал Ноздря.
Он поворошил в куче копьём. Под валежником лежала зарытая оленья туша. Рядом с ней на обнажённой земле отпечаталась широкая медвежья пятерня.
Медведь был сыт. У оленихи он съел только вымя. Остальное было спрятано на тот час, когда разыграется медвежий аппетит.
Охотники не стали искать росомаху. Они знали, что вурр шутить не будет. Если застанет здесь — придётся плохо.
Они быстро вспороли оленью шкуру и ножами отделили оба задних окорока. Всего не донести, да и с медведем лучше было поделиться. Когда всё было готово, Ноздря оторвал стебелёк травинки и облизал языком. Затем присел на корточки и положил травинку на медвежий след.
— Будь здоров, хозяин! — сказал он ласково. — Мы твои гости! Мы дети твоей сестры. Мы сняли шкуру и приготовили тебе тушку. Не ищи нас. Мы ушли далеко. За реки и озёра, за леса и болота…
Наскоро закидали мясо валежником и торопливо пустились к реке со своей добычей. Вдруг Ао остановился:
— Кричат!
Все замерли на месте. Через миг по водяной глади ясно донесся издали отчаянный женский вопль.
— Кричат! Зовут! Тревога!
Швырнув мясо под ореховый куст, охотники вихрем помчались к стоянке.
Неожиданные гости
Стоянка была пуста. Костёр догорал. Трава вокруг истоптана. Шалаш наполовину разрушен. Меха раскиданы, часть их унесена.
Всё носило следы разбойничьего нападения и борьбы. Не было ни женщин, ни ребёнка.
— Звери! — прошептал Уа.
— Люди! — ответил Ноздря.
— Не звери — крови нет!
— Следы, — сказал Улла и поднял с земли меховой колпак вроде мешка с вырезом для лица. — Чужой!
Это был богатый колпак. По краям искусная рука нашила нарядную бахромку.
— Женщин нет! — сказал Уа.
Ао показал по течению реки. Он хотел что-то сказать, но в это время раздался сзади женский испуганный голос:
— Ао! Улла!
С берегового обрыва спускалась Балла. Она кинулась в шалаш и с плачем выбежала оттуда;
— Унесли!.. Нет Курру!..
Она выкрикивала бессвязные слова. Было трудно разобрать, что случилось.
А случилось вот что.
Канда и Цакку вернулись поздно. Балла жарила мясо.
Вдруг из кустов выскочил Куолу и с ним много людей. Схватили Канду. Она стала кричать. Балла бросилась бежать. За ней погнался мужчина. Она убежала в лес. Долго бежала, быстро… Всё-таки её догнали; схватили за руки. Тут она узнала Калли!
Калли приказал ей спрятаться и обещал обмануть Куолу. Он скажет колдуну, что не мог её догнать.
Мужчины поняли: напали Чернобурые и с ними Куолу. Как он узнал? Хочет мстить? Сколько с ним Чернобурых?
Балла показала пять пальцев на одной руке, на другой три. Потом затрясла головой:
— Нет. Было темно… Испугалась… Нет! Балла не знает!
Она заплакала. Ао дрожал: мысль, что Канда в руках колдуна, приводила его в ярость.
— Арру! — крикнул он боевой клич Красных и Чернобурых Лисиц.
В этом кличе был и вызов на бой, и зов, обращённый к товарищам, и возглас мужества, и вера в близость победы. Уа и Ноздря также рвались на поиски похищенных женщин. Один Улла остался стоять с опущенными руками. Он втянул голову в плечи, как будто над его головой уже занесена палица врага. Ао с удивлением посмотрел на товарища.
— Чернобурых много, — медленно проговорил Улла. — Пять! — Он поднял руку, растопырил пальцы. — Три! — поднял вторую. — Красных мало!
Балла гневно взглянула на мужа и подняла пять пальцев кверху:
— Балла тоже возьмёт копьё! Будет пять! Калли не будет драться!
Глаза её сверкали, как у дикой кошки.
— С ними Куолу… Он всё может… Он… — шептал Улла.
Ноздря нетерпеливо топнул ногой:
— Красные подкрадутся, как те, кто воет по ночам. Они убьют Куолу. Куолу умрёт во сне!
— Красные были у Великого льда. Они ели сердце хуммы! — кричал Уа. — Пусть колдун боится Уа! Уа не боится Куолу! Никого не боится!
Слова эти ободрили Уллу. Он поднял копьё:
— Улла тоже ел сердце хуммы. Он не будет бояться.
Балла ласково посмотрела на мужа. Все молча зашагали по следам врагов. Идти нужно было осторожно. Ни шума, ни разговоров. На это был наложен строгий запрет. Шли долго. Ночные потёмки густели каждую минуту. Но вот впереди, у самой воды, заблестел огонёк.
— Они!
Десять глаз жадно впились в темноту. Шёпотом совещались, что делать: обойти стороной по высокому берегу, подкрасться и выследить всех.
Вдруг из кустов к ним шагнула высокая фигура. Это был Калли.
— Пусть Красные не боятся Калли! — зашептал он.
Калли закидали вопросами, на которые он едва успевал отвечать:
— Там Куолу! С ним ещё пять и два.
Калли назвал всех по имени. Канда и Цакку там. Их стерегут. Дурного им не делают. Угощают, а они не едят.
Куолу сердит: Балла убежала. Зачем Калли её не привёл? Хотел убить. Потом прогнал. Велел искать и привести. Если Балла не придёт, он убьёт Курру, изжарит на костре, а уголья бросит в реку. Пусть Балла идёт в жёны к Куолу, тогда он ничего не сделает Курру.
Балла заплакала, закрыв лицо ладонями. Уа положил ей руку на плечо:
— Не плачь, Балла! Уа не боится Куолу. Он убьёт его.
Волчья Ноздря только зарычал и заскрипел зубами. Ао вместо слов поднял копьё.
Один Улла молчал и оглядывался. Калли смотрел на них и удивлялся:
— Вот какие! Колдуна не боятся!
Что случилось за это время в посёлке
Когда Красные Лисицы с жёнами ушли из посёлка, Чернобурые были рады. Думали, что беглецы ушли к Красным. Куолу больше не будет гневаться на Чернобурых.
