— Вы давно знакомы с Беляевым?
— Полтора года. Он не мог решиться на развод. У него двое
маленьких детей.
— Это всегда сложная проблема, — согласился Дронго. — А
Борисов постоянно общается со своим патроном?
— Нет, не постоянно. Но достаточно часто. Он выполняет
функции… скорее помощника или секретаря, чем телохранителя. Валя хороший
парень, немного бесхарактерный, но хороший. Я слышала, что он раньше работал на
таможне.
— Вы ходили в «Ритц» пешком?
— Беляев предлагал присылать за мной машину, но мне не
хотелось. Ведь наши отели находились совсем рядом. Я выходила из
«Интерконтиненталя» и доходила до Вандомской площади за несколько минут. А
утром возвращалась к себе, чтобы другие не догадались. Возвращалась к завтраку.
Но мне кажется, что все равно все догадывались о наших отношениях.
— Вы присутствовали при разговорах Горшмана с Беляевым?
— Да, несколько раз.
— О чем они говорили? Меня интересуют не столько их беседы,
сколько их тон, настроение обоих, отношение друг к другу.
— Я все равно не прислушивалась к их разговорам. Но они
обычно разговаривали очень тихо. Вернее, больше говорил Беляев, а Александр
Абрамович его слушал. Иногда вставлял какие-нибудь фразы. Он вообще не любил
много говорить. Но они очень дружили. Я слышала, как часто они смеялись,
шутили. Они ведь были компаньонами, и Беляев доверял своему напарнику. Он мне
несколько раз говорил, что преклоняется перед талантами Александра Абрамовича.
Рассказывал о гениальности Горшмана в экономических вопросах. Говорил, что без
Александра Абрамовича их компания ничего не стоит. Он его очень уважал.
— А как он относился к Юлии Соломоновне?
— Нормально. Она вообще очень деликатная и тонкая женщина.
— Как вы думаете, кто мог убить Александра Абрамовича? Это
сделал кто-то чужой — или кто-то из своих?
— Чужой вряд ли, — сразу ответила Алена. — Чужой не мог
знать, кто и где сидит. А убийство совершили в темноте. Вы же видели, что нам
показал бригадир.
Кто-то вставил реле в соседнем вагоне, устроил короткое
замыкание и, воспользовавшись аварией, убил Горшмана. Это мог сделать только
один из наших.
— Тогда я должен у вас спросить, кого вы подозреваете?
Алена потушила сигарету. Повернулась к Дронго.
— Никого. Я никого не подозреваю. Но мне кажется, что
Александра Абрамовича не очень любили в группе.
— Почему?
— Сама не понимаю. Люди вообще… странно устроены. Такое
ощущение, что им нравится состояние перманентной ненависти. Я часто обращала
внимание, как многие в нашей группе менялись, когда речь заходила о Горшмане.
Все признали, что он очень умный человек, блестящий экономист. Но все его не
любили. Может, потому, что он добивался гораздо больших успехов, чем все
остальные.
— Кажется, Бальзак сказал, что зависть толкает людей
ничтожных на мелкие и гадкие поступки, а людей великих побуждает к
соперничеству, — вспомнил Дронго.
— Вот-вот. Горшману завидовали, вернее, не хотели признавать
за ним права на лидерство. Может, поэтому угрожали и Петру Леонидовичу.
— Когда ему угрожали? — тотчас же спросил Дронго. — Во время
поездки?
— Да. Ему позвонили в номер отеля, когда я была у него. —
Алена покраснела. — Извините, — пробормотала она, — но я слышала по голосу, как
он нервничал, отвечая на этот звонок. Он несколько раз переспросил, с кем
именно говорит. Потом замкнулся в себе и ничего не стал мне рассказывать. И
только после моих уговоров рассказал, что ему звонил неизвестный, который
предостерегал его от поездки в Лондон.
— Он не сказал почему?
— Сказал. Они с Горшманом должны были подписать какое-то
соглашение.
Звонивший не хотел, чтобы они его подписывали. Кажется, он
ему угрожал. Я вообще думаю, что убийца мог целиться в Петра Леонидовича, а
случайно попал в Горшмана. Они ведь сидели рядом. Состав дернулся, и убийца
случайно попал не в того, в кого хотел.
— Как вы думаете, кто мог совершить это преступление?
— Не знаю. Мне даже страшно подумать, что кто-то из наших
мог решиться на такое. Я не могу никого назвать. Не могу. Извините меня.
— Я вас понимаю. Скажите, Алена, что вы думаете об Анохиных?
— О ком вы спрашиваете? О Зинаиде Михайловне или о ее
дочери?
— Мне интересно ваше мнение об обеих дамах.
— Старшая Анохина — довольно эксцентричная особа,
неискренняя и лживая. А ее дочь очень закомплексована, но производит более
благоприятное впечатление, хотя временами бывает похожа на мать.
— Они к вам плохо относились?
— Ужасно. Зинаида Михайловна, по-моему, вообще с трудом
выносила мое присутствие. Ей казалось, что такие, как я, отбивают потенциальных
женихов у ее дочери. Стоило мне ответить на какой-нибудь вопрос Кунина, как ее
буквально начинало колотить. Поэтому я обходила стороной Андрея, хотя он ко мне
был явно неравнодушен. А мне он не нравится.
— Я могу спросить почему?
— Я отвечу. Он не лидер по натуре. Хороший парень, очень
хороший. Говорят, был неплохим дипломатом, знает иностранные языки,
предупредительный, вежливый, из хорошей семьи. Но в нем нет какого-то главного
для мужчины качества. Я даже не знаю, как это назвать… В нем нет мужской силы,
своеобразного мужского куража. Он просто правильный мальчик, правильный
мужчина, но не более того. А мне такие не нравятся.
— Вы думаете, у Беляева есть такой кураж?
— Да, безусловно. И у Горшмана был. Этакое ощущение мужской
силы. Оно не обязательно совпадает с горой бицепсов. Но каждая женщина
чувствует в настоящем мужчине нечто привлекательное. Это как запах, который
невозможно описать словами. Кажется, скоро мы выберемся наконец из этого
тоннеля.
— Через несколько минут, — согласился Дронго. — У меня к вам
последний вопрос. Борисов оставался с хозяином в «Ритце» или приезжал к нему по
утрам?
— Оставался. Рядом с номером Беляева имелся специальный
номер для телохранителей. Борисов все время жил там. Он знал, что по ночам я
прихожу к его патрону, — Алена поправила прическу, — он, конечно же, знал. Но
делал вид, что ни о чем не подозревает. По-моему, он очень боится своего шефа.
Или боится потерять работу. Сейчас в Москве такое положение, что люди готовы на
любую работу. В принципе Беляеву охранники не нужны. Но он возит с собой
охранника для поддержания собственного статуса.
— Спасибо, — поблагодарил Алену Дронго. — Давайте вернемся в
салон, иначе пассажиры начнут волноваться.
