– Подумай сам, Адам. Убьешь Рафаэля, его место займет другой. Ты не можешь убить их всех.
– Убью, если придется, – заверил ее я. Злость, первобытная беспомощность перед обстоятельствами начала пробуждаться во мне. Я постарался спрятать страх глубоко в недра собственной души, но сделать это оказалось не так просто.
– А что насчет народа? – спросила Блэр, изгибая тонкую бровь.
– А что народ?
– Он возненавидит тебя и тех, за кого ты борешься. Все твои труды напрасны, если ты не можешь доказать собственную пра-воту.
Я опустил взгляд, обдумывая ее слова. Соблазн отступить был велик, особенно когда она смотрела на меня с такой надеждой, словно мне единственному по силам спасти целый мир. В такие минуты я готов был поверить ей.
– Но Рафаэль…
– Если ты убьешь стоящего у власти, то ведьм возненавидят еще сильнее, и все, что мы делали, все, чего добивались, окажется напрасным. Смерть Рафаэля ничего не изменит. Он лишь один из многих тысяч.
Я кивнул, покоряясь ей. Она знала, как заставить меня слушать, как заставить понять. Иногда мне казалось, что только выбравшись из-под одного влияния, я попал под другое, но какое-то внутреннее чутье подсказывало мне, что сжигание женщин на кострах… неприемлемо. Думаю, я еще не нашел нужного слова для этого. К сожалению, наше время так ограничено, что некоторые чувства просто невозможно описать.
И, обретя в этой маленькой хижине семью, я не был готов ее терять. Ни из-за Рафаэля, ни из-за кого-либо еще.
* * *
Мы начали с соседних деревень. Сначала послушники, с любопытством смотрящие на мечи своих отцов, а затем и сами инквизиторы. В нашем деле не могло быть милосердия, не могло быть благородства. Иногда нам приходилось убивать детей. И снова я чувствовал себя чудовищем, вспоминая об убитых ведьмах. Они были ни в чем не виноваты точно так же, как и эти послушники. Но они уже попали под влияние церкви, и их убеждения уже не вырвать, они пустили в них толстые корни. Если их выдернуть, они умрут.
Иногда я задавался вопросом: являлся ли к кому-нибудь еще призрак? Пусть не Надии, но другой сожженной ведьмы. Возможно, их можно было спасти. К сожалению, у нас никогда не было времени спросить. Пока я оставался единственным, кто смог понять истину. Но даже сделав это, я оставался тем, кем меня растили. Машиной убийства. Я не умел любить, не умел заботиться, но умел ненавидеть. Мне не хотелось быть таким, и я учился. Честно старался преодолеть все то, что поселил во мне Рафаэль. Даже теперь мне приходилось бороться с ним, даже теперь…
Со временем Малком начал доверять мне. Нет, не простил. Но одним человеком, который хочет меня убить, на этой земле стало меньше.
– Сколько можно сидеть в этой хижине? – простонала Ирис.
Мы сидели на кухне: я, она и Малком. Мы часто собирались вместе, когда Блэр уходила в лес. Мне она говорила, что ей нужно набраться сил. Я не знал, где она их набиралась, и знать не хотел.
– Пока у тебя этот недуг, мы не можем уйти, – Малком положил ладонь на голову дочери и улыбнулся ей.
Она в ответ насупилась. Ее детские щечки еще сильнее раскраснелись. По вечерам ей становилось хуже.
– Нет у меня никакого недуга, – пробурчала Ирис и отвернулась ко мне.
Я сидел у окна на своем обычном месте и, прикрыв глаза, слушал их разговор. Мне было спокойно и хорошо. Уютно.
– Скажи, Адам, ты много где был? – спросила девочка.
Я удивленно заморгал и непонимающе уставился на нее. Никак не ожидал, что они вовлекут меня в разговор. Но такова была Ирис: если ей не нравилось что-то, о чем говорят, она сама быстро меняла тему.
– Нет, – я покачал головой. – Кроме города и леса ничего не видел.
Ирис нахмурилась, а затем ее личико просияло.
– А мы отправимся путешествовать! – воскликнула она воодушевленно. – Представь только! Все-все города увидим!
Я грустно улыбнулся и перевел взгляд на Малкома. Тот был чернее тучи. Я не стал говорить девочке, что она скорее всего не доживет до этого «путешествия».
– Нет-нет! – она замахала ладошками. – Ты мне не веришь, а я правду говорю. Обязательно отправимся. Мама мне сказку рассказывала про землю, которая далеко-далеко. Там живут такие же, как я и она. Их там целые сотни.
Она мечтательно прикрыла глаза, а я насторожился. Место, где живут сотни ведьм. Как такое может быть? Существует ли оно на самом деле? А может быть, это просто детская сказка? Я мотнул головой. Пора уже прекращать верить в сказки.
– Ирис, тебе пора спать, – Малком снял ее со стула, и девочка поплелась в свою комнату.
Как только дверь за ней затворилась, я повернулся к Малкому:
– Это правда?
– Что правда?
Он присел на табурет и устало прикрыл глаза. Казалось, вся тяжесть мира скопилась на его плечах. Хотелось отдохнуть, поспать, излечиться. Но как излечиться от того, о чем не пишут в медицинских книгах?
– Ах, ты об этом, – он неопределенно махнул рукой в сторону окна. – Я не знаю точно. Слышал, конечно, рассказы ведьм, но никогда не видел сам. Хотя это, наверное, очень красиво.
– Что же тут красивого? – не понял я. – Сотни ведьм в одном месте. Это скорее страшно.
– Смотря для кого, – слегка усмехнулся Малком. – Нет, это действительно прекрасно. Если это то место, о котором говорят, то земля там устлана цветочным покровом, деревья пахнут еще приятнее, а луна на небе всегда полная.
Я недоверчиво хмыкнул. У каждого народа свои сказки. Глупо лишать их иллюзий и бояться избавляться от своих.
Вдруг Малком посерьезнел и внимательно посмотрел на меня.
– Адам, я должен попросить тебя…
Я отвлекся от размышлений о сказках и вопросительно взглянул на него.
– Если я умру, ты должен позаботиться о них, – он кивнул головой в сторону комнаты Ирис. – Некому больше будет.
Я удивился. Человек, виновником несчастья которого являюсь я, готов был доверить мне самое дорогое, что у него было, – свою семью.
– Пообещай мне, – упрямый огонь зажегся в его зеленых глазах.
Я кивнул, нервно сглатывая. Почему-то мне страшно было давать такую клятву. Почему-то я боялся не сдержать собственного слова перед ним, перед Блэр и Ирис.
– Я обещаю, – хриплым голосом выдавил я. – Только сделай одолжение.
– Какое?
– Не умирай.
Он долго смотрел на меня проницательным взглядом, а затем повернулся к окну.
– Я постараюсь.
* * *
Позже я снова и снова прокручивал в голове этот разговор, все пытался понять, доказать себе что-то. А может, просто искал оправдание.
Люди – странные существа. Сначала боятся что-то сделать, а потом жалеют об этом. Чейз однажды сказал: «Лучше сделать и жалеть, чем жалеть и не сделать». Он так и жил. Я смотрел на себя и задавался вопросом: а так ли жил я?
