Несколько дней мы в буквальном смысле лежали на тонне динамита, пока вечером 14 июля в результате взрыва не были уничтожены элементы нашей позиции и возле еще продолжавшей дымиться огромной воронки не завязался бой.
Даже сегодня мы точно не знаем, где и как русские прорывают этот туннель. Именно эта неизвестность и хуже всего. Снова и снова мы, прижав ухо к земле, вслушиваемся! Мы точно доведем друг друга до сумасшествия своими попытками обнаружить подозрительные шумы под землей. И очень трудно успокоить людей, привести их в чувства.
Я понимаю, что даже тщательно скрываемые приготовления на стороне русских не прошли незамеченными нашим командованием, и от этой мысли и мне становится легче на душе, и моим солдатам тоже, ибо, если ты сохраняешь спокойствие, это передается и другим.
И еще одно взбодрило нас – новые правила получения отпусков. Тут даже безнадежные пессимисты и те ожили. Надеюсь на встречу с женой и дочерью в начале августа. Но огромная радость от этого все же омрачена одним: а вдруг нас, фронтовых бойцов, все повидавших на войне, не раз смотревших смерти в лицо, возьмет и разорвет на куски каким-нибудь взрывом? И все вдруг стали и в бою вести себя не как прежние сорвиголовы. И куда только делось наше упрямое бесстрашие, с которым мы пересиживали интенсивные бомбардировки?!
Нет, теперь мы уже не те бойцы, которым все до лампочки, мы, скорее, штатские в форме! Да и я сам мало чем от них отличаюсь.
Отпуск? А сколько этот отпуск продлится? Справимся ли мы с собой дома? Сможем ли приспособиться к прежней жизни? Тысячи вопросов! Скорей бы уж уехать!
Во время ночной разведки мы захватили пленных. Для нас страшно любопытно знать о всех этих приготовлениях врага к минной войне. Если верить тому, что говорят пленные, на стороне противника работы ведутся круглые сутки. А вот куда именно ведут прорываемые туннели, пленные не знают. Или не желают рассказать, несмотря на применение жестких мер.
Но все четверо утверждают одно: это якобы первая операция такого рода, и взрыв если и произойдет, то не ранее чем через 2 месяца (эти ребята оказались правы – 5 октября взлетел на воздух участок в 200 метрах севернее).
Вот уже несколько дней царит всеобщее беспокойство. Никто не думает об отъезде в отпуск и вообще о вещах приятных – просто нет на это времени. Сегодня на рассвете произошла танковая атака русских. Участвовало 14 машин. Сейчас, уже ближе к вечеру, нам, в конце концов, удалось ее отразить. Мы вели огонь по русским танкам из наших танков и из зениток и даже немного потеснили русских, захватив небольшой участок леса. На этот раз все оказалось для нас очень трудно. Но все же мы отбились и вполне можем быть довольны собой.
На линии фронта пехотинцы ведут упорные бои. На высоте, той самой, где стоит подбитый русский танк, где земля перепахана дважды, если не трижды, взрывами снарядов, где на фоне ясного неба жутко и странно выделяются три обгорелых ствола деревьев, разверзся ад. Наши обстреляли участок зажигательными минами, и теперь вся низина в густом дыму. И так как с танками русские потерпели неудачу, они натравили на нас свои бомбардировщики и штурмовики, навязав нам вдобавок и наземный бой. Лают наши пулеметы, свистят снаряды и мины, самолеты отвечают из бортового оружия, – одним словом, все звуки пальбы смешались в дикий шум и грохот, сотрясающий и небеса, и землю.
И вдруг до нас доносится тот особый рвущий в клочья нервы гул, который с ни с чем больше не спутаешь, – вражеская артиллерия! Регулярно следуют залп за залпом, осколки устало ударяют в бревенчатое крепление траншей.
Красные что-то сегодня явно не в ударе – бьют редко, с длинными интервалами. И вообще на линии фронта вдруг становится подозрительно тихо. Мне это знакомо: час тишины и спокойствия, а потом, ближе к ночи, снова ад. А завтра с раннего утра они пожалуют к нам еще и на танках. [Заметка на полях: ] Мне хочется в отпуск. Я мечтаю об отпуске, в особенности сейчас, когда он представляется таким далеким.
10 августа
Сижу в поезде в Германию. Поезд идет неровно и ползет, как улитка. Даже не верится, что поезда могут так тащиться. Но ничего не поделаешь. Сижу себе в солидном вагоне немецкого пассажирского поезда. С каждым придорожным телеграфным столбом я ближе и ближе к дому, к моей милой Розель и доченьке. К счастью, поездка обещает быть медленной – да и к лучшему. Мне не так просто сейчас отделаться от ужасов последних часов на передовой. Отъезд мой был омрачен гибелью двух наших товарищей. Лафет весь выгорел, а вместе с ним весь мой нехитрый скарб.
Лучше всего поспать. Сон дарует забвение. А может, и приятные сновидения о моем будущем приезде, скажем. Повезло мне все же! Я едва не плачу. Просто не верится. Разве кто-нибудь поймет, что сейчас творится у меня в голове? Счастливчику не к лицу грустить.
6 сентября
Я вернулся в подразделение! 17 дней солнца и безмятежного счастья уже где-то далеко-далеко. Отпуск прошел на самом деле великолепно. С чувством благодарности вспоминаю свою любимую, я на самом деле обязан благодарить ее за все эти часы ничем не омрачаемого счастья. Незабываемое время провел и с дочерью Эрикой. Я запасся впрок приятными воспоминаниями о доме, о родных и близких, зарядился энергией и оптимизмом.
– Вот же черт! – бранится за моей спиной баварец.
Этим высказыванием и ограничивается. Сейчас момент затишья. А перед этим гремело так, что с потолка известка сыпалась. Старый добрый беленый потолок, удержись и не обвались на наши головы!
Поступил приказ съездить в штаб во второй половине дня. Я решил вызваться. Мочи нет сидеть и задыхаться здесь с затекшими от неподвижности ногами. Так что лучше уж размяться. Как здорово на свежем воздухе! Дождь перестал, и улицы заволокло туманной мглой, через которую уныло проглядывают развалины. Огонь тоже кончился. Разве что над высоким зданием изредка пролетит снарядик и рванет где-нибудь вдалеке. 122-мм снаряды взрываются с глухим звуком. Улица представляет собой просто сплошное болото. Грязь непролазная и густая. В канавах битый кирпич. Выглянуло солнце, но у меня нет времени наслаждаться им: солнце – предвестник очередной жуткой бомбардировки. Артогонь противника усилился, и я вынужден пережидать его в укромных местах. Перебегаю какой-то грязный двор. Боже, только не дай мне шлепнуться в это месиво! В воздух ударяет смрад разложения. Даже воздуха не хватает. Кажется, эта липкая мерзкая грязь и вонь никогда не кончатся. Где-то высоко гул самолетов, а потом грохот разрывов бомб. Осколки шлепаются в грязь. Чуть в стороне сверкнул на солнце истребитель-биплан с серо-зелеными крыльями, с аккуратно вырисованными на них красными звездами.
Черт побери, я давно уж должен быть на месте! Это – главная улица, собственно, уже не улица, а груда развалин после постоянных бомбежек. Но на карте до сих пор указаны ряды домов, которые давно превращены в перемешанные с осколками груды щебня и пыли. Дальше должна быть вроде площадь Молотова, но опять минометный обстрел. Звук точь-в-точь лай своры взбесившихся псов. Изредка где-то неподалеку гремит одиночный выстрел.
