Не чуя усталых ног, мы месим снег, шесть саней тянут лохматые лошади. Первая запряжена в акью, сани-волокуши, мотающиеся в колее из стороны в сторону. Это безмолвная процессия, знак смерти. На акье лежит драгоценный груз, тело нашего командира, обер-лейтенанта Симона! Оно было с нами на протяжении 18 дней и ночей как символ нашего товарищества. Во время этого вражеские пули свистели над его телом, стремясь уничтожить и нас. Наконец мы прорвались сквозь кольцо красных, и с нами наш обер-лейтенант, и это хорошо!
Теперь мы не можем остановиться. Харьков оставлен под натиском противника. Большие склады и здания взорваны, прекрасные дома постройки царских времен сожжены.
Сталинград – Ростов-на-Дону – Харьков: огромный треугольник теперь в руках красных и потерян для нас. Мы отчаянно цепляемся за каждую деревню и город. Но противник слишком силен. После нескольких часов ожесточенных боев мы вынуждены отступать. Наши лица серы, в наших сердцах – горечь отчаяния. Вспотевшие, опаленные и измученные лошади больше не в силах тянуть даже пустые сани. Наша маленькая группа уменьшается, лишь половина ее еще способна сражаться. Многие раненые и обмороженные солдаты заряжают карабины и стреляют по врагу. Они пробираются сквозь снег, их лица искажены болью. В самый разгар метели некоторые отстают и отбиваются от группы поддержки. Отовсюду ползут танки красных. Их силуэты можно внезапно увидеть по обе стороны дороги. Наши «Штуки» Ю-87 всегда подоспевают вовремя, чтобы выручить нас в этом бедламе. Мы продолжаем метаться по снегу. Все бесполезно! Мы настолько онемели от ледяного холода, что лишились даже воли к жизни. Кого волнуют осколки танковых снарядов и рикошетящие пули вражеских винтовок? Мы устали, невероятно устали.
После относительно сносной погоды вчера и позавчера – температура колебалась от минус 15 до минус 29 градусов – погодные условия внезапно меняются. Свистящий пронизывающий ветер пронзает насквозь, поднимая широкие пласты сухого снега. Грязно-серое небо со словно приклеенным желтым, как лимон, солнцем бледнеет.
Мы встретили другие отступающие части, понесшие такие же, как и мы, потери, и теперь вместе, как значительная боевая сила, пробиваемся на запад. В течение дня мы, сменяя друг друга, сражаемся или спим в сугробах. Ночью пробираемся в обход занятых врагом деревень. Продовольствия и боеприпасов не хватает, но настроение бодрое, потому что со всех сторон продолжаем слышать о новых дивизиях, которые должны атаковать с юга.
Тонкий месяц повис в чернильно-черной ночи. С наступлением темноты мы отрываемся от противника. Сначала дорога завалена сугробами. Затем свист винтовочных пуль и громкие разрывы снарядов в снегу. Наступающие продираются через складки снежной пустыни. Повсюду валяются тела, много убитых. И мы продолжаем идти в бесконечный и болезненный прорыв, несмотря на глубокий снег.
Теперь мы сидим в сыром подвале вокруг бочки из-под топлива, заменяющей печь, и наслаждаемся приятным теплом. Сегодня утром мы прорвали последний заслон красных. На наших шинелях еще не высохла темная кровь от мертвых лошадей, когда нам пришлось залечь вдоль шоссе, укрываясь за их еще теплыми трупами. Эти коренастые и мохнатые степные лошади спасли жизнь многим нашим товарищам.
Но давайте больше не будем об этом думать. На самом деле о прошлом нам даже не хочется вспоминать! Нам хочется просто сидеть молча и, поднося холодные как лед руки к огню, ощущать, как наши тела медленно, очень медленно согреваются. И когда мы смотрим друг на друга, мы пытаемся улыбнуться. Где зима? За дверью? Где ужас? Вероятно, мы преодолели последнее препятствие. На улицах все еще царит смерть. Тяжелая советская артиллерия обстреливает северную часть городка, где мы находимся. Но мы просто сидим вокруг горящего в железной бочке огня и пытаемся улыбаться. Теперь мы в полной безопасности и тоскуем по дому. Мы хотим присоединиться к нашему отважному и мужественному подразделению вермахта. Мы слышали, что они бились храбро.
Но сейчас у нас лишь один вопрос: как нам добраться до Орла? С вещмешками и парой пачек сигарет мы занимаем несколько вагонов-платформ, чтобы отправиться на север в этот прекрасный вечер. («Прекрасный» в этом контексте, разумеется, слово неподходящее, учитывая свирепствующую на железнодорожных путях ледяную метель.) Поездка превращается в бесконечное мытарство, и вновь проносится слух, что это последние недели на Востоке.
Шипящее проклятие «Scheisse» [дерьмо] – ругательство, равно употребляемое генералами и рядовыми, теперь в ходу и у гражданского населения России. Это грубое выражение симптоматично для всего состояния войны. Оно характеризует разочарование и ярость, отвращение и нетерпение. Но все смягчает толика юмора, даже если юмор этот достаточно черный. Однако главное – не отчаиваться, и если мы не едем, если машины вязнут в грязи или снегу, если обледенел пулемет и когда мы отступаем, когда мы не получаем писем с родины, мы употребляем лишь одно слово – «Scheisse».
Остановились ненадолго, на два часа. Здесь зона сбора остатков «славной» 8-й итальянской армии. Это не похоже на встречу старых друзей. Ходят слухи, что некоторым из этих парней на два года запретили отпуска домой, а несколько полков подвергли децимации. Не знаю, правда ли это, но, безусловно, должно послужить им уроком.
Теперь мы в Орле. Мы оставляли за своей спиной обширные кишащие партизанами леса и воздушные налеты. В тот же день мы воссоединились с нашими товарищами, расквартированными в Орле. Сейчас мы дома и готовы смело встретить новые опасности.
Это время, когда невидимая сила высасывает из окружающего пейзажа весь цвет и свет и погружает его в серую пелену, унылый зимний оттенок этой страны. Очень часто эта страна навевает тоску, но никогда с такой силой, как в эти часы. Сейчас всего 5 вечера, но в нашей землянке уже темно. Сквозь узкую щель виднеется лишь бледно-серая дымка. Наша печурка раскалена, пламя потрескивает и стреляет языками. В эти серые часы мы можем наслаждаться теплом огня. В дневное время это невозможно, поскольку дым выдает нашу позицию врагу.
Невероятно, но, несмотря на близость фронта, мы все еще можем наслаждаться моментами покоя, мгновениями, когда можно помечтать и подумать. Над нашей печуркой поднимается облако не только тепла, но и наших невысказанных эмоций. Мы сидим и курим, нарушая молчание лишь короткими фразами.
Солнце садится, размывая контуры пейзажа, смягчая наши фронтовые тяготы.
И теперь пришло время поджаренного хлеба. Наша печь разогрелась до нужной температуры, и начинается милая сердцу солдата церемония. Мы нарезаем темный хлеб большими кусками и кладем на плиту в печь. Ломтики становятся коричневыми и хрустящими, а тесную землянку наполняет незабываемый хлебный аромат. Этот аромат напоминает нам о давно ушедших днях, об уюте и радости мира. Поджарить хлеб можно по-разному, и это позволяет вам отличить характеры людей в землянке: человек жадный, человек легкий, человек беззаботный и человек апатичный. Опытный поджариватель хлеба терпелив, но может, стоя у печки, замечтаться и, пусть на короткое время, отвлечься от горькой реальности.
Наступила черная ночь. Раздаются первые выстрелы, в ледяной снежной метели воют снаряды. Мимолетные образы нашей родины мгновенно улетучиваются, тонкий голубой дымок поджаренного хлеба испаряется, окопы вновь требуют всего внимания от каждого солдата. В земле воронки от снарядов, разрывов все больше и больше – тысячи, десятки тысяч – бесчисленные снаряды без перерыва. Отдельные взрывы больше неразличимы. Теперь это непрерывный гул разрывов и грохота, бесконечный адский гром.
