— Ты еще пожалеешь! Ты горько пожалеешь, Анотариэль Айнари! Мы еще встретимся!
Это были последние слова, оброненные духом. Фиолетовое сияние заполнило комнату, было таким ярким, что я зажмурилась, а когда открыла глаза — все исчезло. В напоминание о случившемся кошмаре остался лишь васильковый пепел на моей подушке.
Тишина.
Все это происходило в сумеречном мире. Том, который не виден и не слышен другим, потому граф спокойно спал в своей кровати, даже не подозревая, что только что происходило в каких-то паре метров от него.
Я достала аметист, преподнесенный драконом. Защита? Внимательно рассмотрела теплый камень, но не почувствовала никаких магических вплетений. Впрочем, это и невозможно. Драконы — есть магия и все, что с ними связано — тоже. Потому на них и эльфов не реагируют магические оповестители. У них нет резерва. И магию их заметить невозможно. Вот только почему-то я ни чуточку не сомневалась, что сохраненной жизнью обязана не кому иному, как Ролдхару ард Нойрману. Самому несносному и горделивому из всех известных мне драконов. Во всяком случае, из двух известных мне драконов лично, а не по рассказам, он явно самый… странный.
Стоит ли говорить, что уснуть у меня до утра не получилось? Я восстановила щит и шепотом считала. Просто когда свой голос слышно, хотя бы шепотом, то не так страшно. Это только кажется, что ведьмы бесстрашные. Что маги ничего не боятся и колдуны тоже. Увы, чем больше знаешь, тем жить страшнее. Обычных людей почти не касается нижний мир. Темная материя рвется в средний мир через таких, как мы. Через тех, кто чувствует соединение миров, чувствует энергетические потоки, может воздействовать на них. Талдох может лететь сквозь толпу, задевая своими рваными одеждами обычных людей, но они ничего не почувствуют, если сущность этого не захочет. Они даже не увидят его, просто потому, что не способны воспринять сумеречный мир. И талдох их не увидит. А мы увидим. И тьма заглянет в нашу душу, которая горит желтым огоньком в их темном и холодном царстве. Вся тьма мира тянется к нашему огоньку.
Первое, что сказала мне госпожа Венера: «Цветочек, инициированная ведьма — огонек, который притянет к себе все зло мира. Но именно на этом огоньке весь мир и держится! Благодаря ему живет и не теряет веру». Шутка ли? Услышав такое, семнадцатилетняя девочка, потерявшая всех и саму себя, опрометью бросилась из аптекарской лавки…
Деревенские дети на выдумки горазды и часто любят приукрашивать. Я с детства наслушалась историй о духах, призраках, существах нижнего мира и боялась с ними столкнуться. А тут мне прямо с порога заявили, что не возможно столкнусь, а столкнусь обязательно… Как оказалось, куда страшнее духов — люди и человеческая жестокость. С первыми может справиться заклинание и правильно проведенный ритуал захоронения, а вот от второго противоядия не придумано. Человеческая жестокость — болезнь лечению не поддающаяся. Зло можно только добром победить и бесконечным терпением. Но как же это непросто. Это так непросто, что порой уныние обуревает. Но стоит госпоже Венере ласково улыбнуться и погрозить пальчиком, или господину Лорису накормить вкусными пирогами после смены просто так, за счет заведения, как мир становится чуточку лучше, и снова появляются силы. Человеческая душа на самом деле уникальна. В ней колоссальный резерв для самовосстановления. Она может пережить лютое зло и возненавидеть мир, но даже малое добро может возродить ее. Главное, надежду не терять.
Поэтому владыку драконов мне на самом деле было жаль. И поэтому я не очень обижалась на его слова. Хотя, признаться, хотелось. В его присутствии мне было страшно — такая мощь, такая сила, что коленки невольно подрагивают. Но при этом я чувствовала, как душа его мечется. Как ярость из самого сердца плещется. Но ярость не человеческая — звериная! Каков же он на самом деле, милорд Ролдхар? Мысли о драконе как-то незаметно успокоили, заставили забыть о пережитом ужасе. Он не повторится. Не сегодня, во всяком случае. А с последствиями поможет справиться госпожа Венера.
На горизонте занимался рассвет. Там, далеко-далеко, над черно-изумрудными лесами вилась алая дымка зарева. Совсем бледная еще, неуверенная. Но небосвод над ней уже начинал светлеть, предвещая наступление нового дня.
Тревожно.
Я бесшумно поднялась — за три года научилась уже — достала из шкафа сменный сарафан в ромашку, завернула в него драконов камзол и камушек. В этот раз обязательно верну. И камень, и камзол. Впрочем, камень все же оставлю, ведь изумруд с другими вещами остался в карете, а участие в отборе хранительниц, пожалуй, мой единственный путь к пониманию подсказки леди Рейнгард. Сердце влюбленного дракона. Слова ведьмы не всегда следует понимать буквально. Возможно, чтобы снять проклятие с графа, вовсе не обязательно вырезать у влюбленного дракона сердце? На такое я никогда не пойду. Возможно, имеется в виду что-то другое? А может и вовсе живое сердце ни при чем, и у драконов имеется особый артефакт? Заклинание? Что-то еще… В любом случае, мне не узнать это из книг или знаний госпожи Венеры, поскольку драконы тщательно охраняют свой мир и стерегут тайны, подпуская к ним лишь избранных. Одной из таких избранных могу стать я.
— Позавтракай со мной, — за спиной раздался сонный голос графа.
Я замерла на миг, обернулась. За все годы, что я провела в дорогой тюрьме под названием «поместье графа Братстона», он никогда не предлагал разделить с ним пищу. Сердце тревожно кольнуло.
— Не будь мы связаны, я бы решила, что вы хотите меня отравить.
— Очевидно, я что-то делаю не так, — мужчина повернулся на бок и подпер голову рукой.
— Вы все делаете не так, ваше сиятельство.
— Подскажи, — лениво и с любопытством.
— Вы обнажены и это пугает.
— Смысл одеваться, если итог всегда один? — он пошло улыбнулся и поиграл бровями. — Позавтракать можно и в постели. Совместить приятное с полезным!
Ну вот, а я уж было решила, что случилось невероятное, и граф действительно решил измениться, хотя бы приложить немного усердия для снятия проклятия. Сложно полюбить такого человека. Ведьма, проклявшая его, невероятно жестока…
— Мне жаль вас, Адриан. Правда, жаль.
Грустно улыбнувшись, я ступила в коридор, но услышала тяжелую спешную поступь. Ускорила шаг, уже спускалась по центральной лестнице, когда услышала оклик:
— Анотариэль, подожди! Да подожди же ты!
Он совершенно не стеснялся следовать за мной голышом. Кого стесняться в доме, полном нежити? Зачем стесняться меня, если я умею отворачиваться и давно смирилась с его озорством и хулиганством?
- Давай проведем этот день вдвоем! — он преградил мне дорогу и попытался подойти ближе, но мой восстановленный щит не позволил этого сделать. — Давай попытаемся.
— В который раз? Вы даже не соизволили прикрыться!
Подобные разговоры мы вели не раз. И я пыталась. Пару раз даже мы пытались. Все заканчивалось одинаково: через пять минут он опускался до пошлостей, цинизма и откровенных оскорблений. Я не выдерживала, поднималась и уходила.
