Мы оба кинулись вперед. Хобарт схватил Гарри за плечи.
— Гарри, старина. Гарри! Неужели не узнаешь нас? Это мы, Хобарт и Шарлота.
Это было ужасно! Создавалось впечатление, что он нас не понимает. Он смотрел прямо на нас, но говорил какую-то бессмыслицу.
— Двое, — произнес он. Потом прислушался. — Двое! Вы не слышите? — Он вцепился в руку Хобарта. — Вот, слушай. Двое! Нет, трое. Я сказал — трое? Неужели вы не слышите? Это старушка. Она говорит из темноты. Там! Там! Слушайте же. Она мне считает. Она теперь шепчет: «Трое! Скоро будет четверо!»
О чем он? Что всё это значило? Что за старушка? Я оглянулась и никого не увидела. Хобарт наклонился к нему. Гарри как будто бы узнал нас. Чудилось, его рассудок помутился, и туман едва начал рассеиваться. Гарри что-то бормотал; слова звучали бессвязно и беспорядочно.
— Хобарт, — произнес он, — ты знаешь ее. Она — девушка из лунного света. Рамда, он — наш враг. Хобарт, Шарлота… Я так много знаю. Я не могу рассказать. Вы опоздали на два часа. Странное дело… Я это нашел и, думаю, понял. Это было неожиданно. Открытие великого профессора. Почему вы не пришли на пару часов раньше? Мы могли бы одержать верх.
Он уронил голову на руки, а потом внезапно снова поднял взгляд. Он снял кольцо с пальца.
— Отдай его Шарлоте, — сказал он. — Ей оно не навредит. Сам не касайся. Если бы я только знал. Уотсон не знал…
Он выпрямился и напрягся, не двигаясь с места, вслушиваясь.
— Вы что-нибудь слышали? Послушайте! Слышите? Это старуха. Трое…
Но мы не уловили ни звука: только гул улиц, тиканье часов и биение наших сердец. Он снова принялся считать.
— Хобарт!
— Да, Гарри.
— И Шарлота! Кольцо… ах, оно всё же было там. Оставьте его у себя. Никому не отдавайте. Два часа назад мы могли бы победить. Но я должен был хранить кольцо. Оно было слишком, слишком сильно. Мужчине оно не по зубам. Шарлота… — Он взял меня за руку и надел кольцо мне на палец. — Бедная Шарлота. Вот и кольцо. Самое потрясающее…
Он снова подался вперед. Он был слаб… словно что-то покидало его с каждой минутой.
— Воды, — попросил он. — Хобарт, принеси воды.
На это было жалко смотреть. Гарри, наш Гарри — и дошел до такого! Хобарт схватил стакан и бросился в другую комнату. Я слышала его возню. Я наклонилась к Гарри, но он вскинул ладонь:
— Нет, Шарлота, нет. Ты не должна. Если…
Он запнулся. И снова эта странная внимательность, словно он вслушивался в нечто отдаленное. Зрачки его пустых, усталых, безжизненных глаз сузились до размеров булавочного острия. Дрожа, он встал на ноги и замер, потом снова поднял руку:
— Слушай!
Не доносилось ни звука. Всё было так же, как и прежде: ничего, кроме шепота ночного города и тиканья часов.
— Это собака! Неужели ты не слышишь ее? И еще старушка. Ну, слушай: «Двое! Теперь их двое! Трое! Трое! Теперь уже трое! Их…» Ну же, — он повернулся ко мне. — Ты слышишь, Шарлота? Нет? До чего странно. Быть может… — он указал в угол комнаты. — Там бумага. Не могла бы ты…
Никогда не забуду этот момент! Я много раз думала о нем и неизменно удивлялась тому, во что он вылился. Что бы случилось, не уйди я в другой конец библиотеки?..
Как же это было…
Я наклонилась, чтобы поднять лист бумаги. Раздался странный, щелкающий, похожий на треск звук, едва уловимый. Я смутно помню, что Гарри стоял у стола — мимолетное видение. Я шестым чувством ощутила присутствие какой-то ужасной силы. Она появилась из ничего… из ниоткуда… и была все ближе. Я обернулась кругом и увидела это — точку голубого цвета.
Голубого! Таким он был вначале. Голубой, пылающий, словно огонь миллиона камней, сосредоточенный на кончике иглы, на потолке прямо над головой Гарри. Он искрился, сверкал, переливался оттенками, но голубизны было больше всего. То был цвет жизни и смерти, пылающий, пульсирующий, яркий. Я пыталась закричать, но словно оцепенела от ужаса. Точка сменила цвет и стала мертвенно-бледной. Она словно стала больше, начала раскрываться. Потом вдруг побелела и, будто луч раскаленного света, ударила Гарри в голову.
Что это было? Всё произошло так внезапно. Дверь распахнулась, я услышала шелест летящего шелка. Женщина! Прекрасная девушка! Нервина — это была она!
Никогда прежде я не видела никого похожего на нее. Она была так красива. В ее лице читалось всё сострадание, на которое способна женщина. Она не остановилась ни на секунду.
— Шарлота! — воскликнула она. — Шарлота… ох, почему вы не спасли его! Он ведь любит вас! — затем она повернулась к Гарри. — Это не должно случиться! Ему нельзя идти одному. Я спасу его, пусть даже за…
С этими словами она бросилась к Гарри. Всё случилось в одно мгновение. Ее руки потянулись к расплывающемуся силуэту Гарри и белому свечению. Что за великолепная, пылкая девушка… Их очертания смешались: туманный силуэт ее красивого тела и бледное, изнуренное лицо Гарри. Вспышка света, белая нить, дрожь — и они исчезли.
Следующее, что я помню, — это сильные руки моего брата Хобарта. Он дал мне воды, которую принес для Гарри. Он был ужасно расстроен, но очень сдержан. Поднеся стакан к моим губам, он сказал:
— Не волнуйся, не волнуйся. Теперь я знаю. Думаю, что знаю. Я вошел как раз вовремя, чтобы увидеть, как они уходят. Я слышал колокол. Гарри в безопасности. Это Нервина. Я вытащу Гарри. Мы разгадаем «Слепое пятно».
Глава XIX
Повествование переходит к Хобарту Фентону
Сейчас же, в самом начале, мне лучше честно сказать то, что читатель наверняка скоро и сам заподозрит: я — очень простой, прозаический, прямолинейный человек, инженер-строитель по образованию и во многом совершенно не похож на того, кто составил первое описание «Слепого пятна».
Гарри уже был с этим связан. Он из семьи людей искусства. Думаю, он выбрал профессию юриста в надежде на правдивость одной старой пословицы: «Единственная определенная черта законодательства — его неопределенность». Потому как он души не чаял во всём таинственном и непознанном. Неопределенность вызывала у него приятное волнение, и очень удачно, что он был честным малым, потому что в противном случае из него получился бы весьма опасный мошенник.
Отметьте, что, говоря о своем старом друге, я употребляю прошедшее время. Я прибегаю к нему в интересах сугубо научной точности, дабы удовлетворить тех, кто вздумает утверждать, что, исчезнув из поля людской видимости и слышимости, Гарри Вендел перестал существовать.
Однако в моем сердце живет твердая уверенность, что он до сих пор жив и здоров.
Через час после его поразительного исчезновения мы с моей сестрой Шарлотой отправились в отель и, несмотря на ужасную суть случившегося, смогли отдохнуть в течение нескольких часов.
На следующее утро Шарлота заявила, что вполне в силах обсудить сложившееся положением. Мы не стали терять время даром.
