— Тогда, — предложила Шарлота, — возможно, вы хотите спросить что-нибудь у нас.
Глаза девушки перестали бегать и решительно, твердо остановились на моем лице. Она спросила, все еще с легкой дрожью:
— Кто вы? Как ваше имя?
— Имя? — растерялся я, будучи застигнут врасплох. — Ах… Хобарт Фентон. А это, — машинально продолжил я, — моя сестра Шарлота. Того джентльмена зовут мистер Джером.
— Рада познакомиться, Хобарт, — с безупречной простотой и очевидной охотой ответила она, — и с вами, Шарлота, — она обняла мою сестру за шею, — и с вами… Мистер.
Судя по всему, она решила, что обращение «мистер» — это имя Джерома.
Затем она произнесла, снова взглянув на меня:
— Почему вы так на меня смотрите, Хобарт?
Так и сказала! Я почувствовал, что мои щеки попеременно обдает то жаром, то холодом. На какое-то мгновение меня охватила беспомощность, а потом я решил не уступать ей в прямоте и откровенности.
— Потому что смотреть на вас — одно удовольствие! — выпалил я. — Мне еще никогда не доводилось смотреть на что-то столь же прекрасное!
— Я рада, — молвила она, просто, без следа смущения или негодования. — Я знаю, что мне, пожалуй, нравится на вас смотреть… тоже.
Еще одно изумленное молчание. И на этот раз я не заметил никаких перепадов в температуре своего лица — я был слишком занят, изучая глубины этих теплых синих глаз.
Она не покраснела, даже не опустила взора, но улыбнулась мягкой, робкой улыбкой, выдававшей истинное чувство, которое пряталось за ее невозмутимым взглядом.
Вздрогнув, я пришел в себя, подвинул свой стул так, чтобы сидеть напротив нее, и твердо взял ее руки в свои. Тут моя решимость чуть было меня не оставила. Какими же теплыми, мягкими и совершенно восхитительными они оказались!..
Я сделал глубокий вдох и заговорил:
— Моя дорогая… Как, кстати, ваше имя?
— Я… — задумавшись на секунду, с сожалением ответила она, — я не знаю, Хобарт.
— Разумеется, — кивнул я, словно это было нечто совершенно обыденное. — Придется снабдить вас именем. Есть предложения?
Шарлота размышляла не дольше секунды.
— Давайте назовем ее Ариадной. Мать Гарри так зовут.
— Верно. Отлично! Вам нравится это имя… Ариадна?
— Да, — с радостью и облегчением ответила она. В то же время она казалась странно озадаченной, и я видел, как она беззвучно шевелит губами, повторяя имя про себя.
Я ни на мгновение не выпускал из рук этих чудесных пальцев.
— Я хочу, чтобы вы знали, Ариадна, что попали в мир, который, возможно, в той или иной мере напоминает только что вами покинутый. Я не ведаю, совпадают ли эти миры или нет, однако между ними есть связь — и вам каким-то образом, пока не совсем понятным, удалось перенестись в это место… Это — комната, она является частью дома. Снаружи — улица. Это одна из сотен улиц огромного города, который состоит из великого множества таких домов и прочих, куда больших по размеру строений. И все эти здания построены на твердой материи, которую мы называем грунтом или землей. К слову, поразительно, что вы понимаете наш язык! Судя по всему, вы либо унаследовали чьи-то тело и разум, либо ваше собственное тело приспособилось для жизни здесь. К сожалению, мы еще слишком мало знаем об этом феномене… В любом случае, вы наверняка понимаете, что я имею в виду под словом «земля». Понимаете?
— О да, — живо ответила она. — Мне кажется, я понимаю все, что вы говорите, Хобарт.
— Тогда в вашем сознании наверняка есть соответствующая картинка для каждого понятия, которое я упоминаю?
— Наверное, — уже не так решительно промолвила она.
— Что ж, — начал я, надеясь всё прояснить, — эта земля имеет форму огромного шара; его часть покрыта другим веществом, которое мы называем водой. Для тех частей, которые этим веществом не покрыты и могут служить опорой для строений, составляющих города, у нас есть еще одно имя. Можете это имя назвать?
— Континенты, — она даже не колебалась.
— Чудесно! — это было хоть какое-то начало. — Мы скоро заставим вашу память работать! Однако же вот что я хотел на самом деле сказать: каждый из этих континентов — а их несколько — населен людьми, более или менее похожими на нас. В общей сложности их неисчислимое количество. Они делятся на мужчин и женщин, вот как мы… правда, вы, кажется, воспринимаете это как должное, и всех их вы найдете чрезвычайно интересными. И, говоря откровенно, — я наконец выпустил ее руки, — вы должны понимать, что среди людей, которых вам еще только предстоит встретить, найдется немало таких, кто гораздо… ну, гораздо привлекательнее, чем я. Вам также стоит знать, — я даже отвел глаза, — что не все они так же дружелюбны, как мы. Вы столкнется и с враждебно настроенными личностями — они, возможно, захотят воспользоваться… так сказать, вашим простодушным представлением о мире. Если вкратце, — настойчиво продолжал я, — вы обязаны прямо сейчас запомнить, что нельзя безоговорочно открываться людям. Вам следует выработать привычку быть осторожной в своих суждениях, ждать, пока не получите больше сведений, прежде чем составлять свое мнение об окружающих. Это необходимо для вашей же безопасности, исключительно ради вашего блага.
Договорив, я умолк.
Она, казалось, обдумывала все сказанное мной, после чего заметила:
— Звучит разумно. Я уверена, откуда бы я ни прибыла, этот совет мне там пригодился бы. Однако, — она улыбнулась мне, и я не могу описать эту улыбку иначе как ласковую, — в вас я не сомневаюсь, Хобарт. Я знаю, что у меня нет никаких причин вас опасаться.
И прежде, чем я успел опомниться от блаженства, в которое меня повергли ее слова, она повернулась к Шарлоте:
— Шарлота, я убеждена, что и вам могу доверять.
Но, взглянув на Джерома, она заметила:
— Вам я тоже могу верить, Мистер — почти так же, но все-таки не до конца. Если бы вы не сомневались в моей честности, я могла бы доверять вам полностью.
Джером побелел. Он заговорил впервые с момента появления девушки:
— Как… как вы узнали, что я сомневаюсь в вас?
— Не могу объяснить — я и сама не знаю! — Немного помолчав, она тоскливо добавила: — Я хотела бы, чтобы вы оставили сомнения, Мистер. Мне нечего от вас скрывать.
— Знаю! — взволнованно, признавая свою вину, выпалил Джером. — Теперь я это знаю! Вас не в чем подозревать, и отныне я в этом убежден!
Она вздохнула с нескрываемым облегчением и протянула одну руку Джерому. Он принял ее так, словно это было яйцо колибри, и покраснел почти до пурпурного оттенка. В это самое мгновение честная, ретивая мужественность, что питала его профессиональную сущность детектива, дала себя знать впервые за все время нашего знакомства. С того момента он был предан этой девушке, как самый любящий из отцов.
