Осознание этой задачи его не ужаснуло. Почему-то она произвела на него впечатление прямо противоположное. Может, это оттого, что к нему вернулись силы, а с ними и свойственная здоровью живость духа. Он чувствовал окружавшую его энергию — уравновешенную, мощную, застывшую в ожидании одного лишь знака с его стороны, чтобы стать действующей силой. Причиной такого ощущения могло быть только нечто жуткое, случившееся с ним раньше. Он был готов ко всему.
Прошло пять минут. Уотсон был бдителен и насторожен, когда женщина вернулась, ведя с собой спутника. Она ласково улыбнулась и представила его:
— Рамда Геос.
Сперва Чик был потрясен. Сходство этого человека с Рамдой Авеком было практически полным. Те же утонченность и элегантность, мимолетное впечатление юности, та же очевидная зрелость вкупе со здоровой непринужденностью и изяществом манер. Вот только он был немного ниже. Глаза были почти что те же, с теми же необыкновенными радужками и зрачками, выдававшими принадлежность к многовековой культуре. Он был одет в черную мантию, которая подошла бы ученому.
Он улыбнулся и протянул руку. Уотсон отметил его крепкую хватку и исходящее от него холодное притяжение.
— Вы хотели со мной поговорить?
Голос у него был мягкий, мелодичный и звонкий, звучностью напоминавший бронзу.
— Да. Где я… сэр?
— Вы не знаете?
Уотсону показалось, что в глазах мужчины мелькнули искреннее изумление. По сути, Чику до сих не приходило в голову, что он может представлять собой для этих людей загадку не меньшую, чем они — для него. Сейчас его больше всего волновал вопрос местонахождения.
— Это «Слепое пятно»?
— «Слепое пятно?» — он повторил это не менее озадачено, чем женщина до него. — Я вас не понимаю.
— Ладно, как я сюда попал?
— Ох, что касается этого, то вас нашли в Храме Листвы. Вы лежали на полу без сознания.
— В храме! Как же я там очутился, сэр? Вы знаете?
— Нам известно лишь, что за мгновение до этого там не было никого, а спустя секунду… вы.
Уотсон задумался. В его подсознании все еще отдавался какой-то звук: полный, захлестывающий, обволакивающий. Могла ли быть связь…
— Так вы, сэр, зовете это место Храмом Листвы. Мне кажется, я припоминаю, что слышал колокол. Есть в это вашем храме нечто подобное?
Рамда Геос улыбнулся, глаза его прояснились.
— Его иногда еще зовут Храмом Колокола.
— А!
Помолчав, Уотсон спросил:
— Где этот храм? Эта комната — его часть?
— Нет. Вы находитесь в больнице Сар-Аменив, учреждении Рамд.
Рамд! Так их было несколько. Возможно, это нечто вроде общества.
— В Сан-Франциско?
— Нет. Сан-Франциско! Опять-таки не могу вас понять. Эта местность известна под названием Маховисал.
— Маховисал?
Уотсон ненадолго задумался в тишине. Он заметил острейшее любопытство Рамды, огонек в необыкновенно умных глазах — в них отражались вопросы и придирчивый анализ происходящего.
— Так вы, сэр, зовете ее Маховисал? Что это — город, мир, организация?
Тот снова улыбнулся. Очертания его подвижного рта хорошо выражали самое разное: и сильные чувства, и мягкую снисходительность, и удовлетворение, которое может принести простое подтверждение какой-то внутренней веры. Во всех его движениях и словах чувствовался интерес и почтительное удивление.
— Вам не доводилось слышать о Маховисале? Никогда?
— До этой минуты — ни разу, — отвечал Уотсон.
— И вы ничего не знаете о том, что было раньше? Вы знаете, КТО ВЫ?
— Я… — Уотсон поколебался, раздумывая, не лучше ли сохранить сведения о себе в тайне, но все же решил рискнуть и сказать правду. — Меня зовут Чик Уотсон. Я… я — американец.
— Американец?
Рамда произнес это слово с раскатистым «р», отчего оно сильно напоминало китайское «мелликанец». Было очевидно, что раньше он никогда не слышал ничего подобного. В его лице читалась неуверенность, сомнение, усиленное заботой, когда он медленно повторил вопрос:
— Американец? Я снова не понял. Мне не известно это слово, мой дорогой сэр. Вы не д’хартианец и не коспианец, однако кое-кто… по большей части материалисты… уверены, что вы ничем не отличаетесь от любого другого. То есть вы… человек.
— Скорее всего, так и есть, — ответил совершенно сбитый с толку Уотсон. Он не знал, что сказать. Он никогда раньше не слышал ни о коспианцах с д’харианцами, ни о Маховисале. Это всё усложняло — ему не с чего было начинать. Больше всего ему сейчас нужна была информация, а вместо нее он слышал вопросы. Он счел за лучшее уходить от прямых ответов.
Что же до Рамды, то он нахмурился. Очевидно, его горячее любопытство наткнулось на разочарование. Но, как заметил Уотсон, ненадолго — этот человек был так воспитан и так умен, что безупречно владел своими чувствами. Уравновешенностью и самообладанием он весьма напоминал Авека, да и манеры у него были не менее любезные.
— Мой дорогой сэр, — заговорил он, — если вы действительно человек, то в ваших силах поведать мне нечто очень важное.
— Я, — отрезал Чик, — не могу сказать вам ничего, пока вы не объясните мне, где я!
Им определенно не хватало общности имеющихся сведений. Чтобы дело сдвинулось с мертвой точки, кто-то из них двоих должен был исправить положение. Уотсон понимал, что всё его будущее, возможно, вращается на оси его следующих слов.
Рамда на секунду задумался в нерешительности, было ясно, что его теория, которую он, вероятно, холил и лелеял, пошатнулась, но все же окончательно не рухнула. Внезапно он обратился к женщине со словами:
— Откройте портал.
Она шагнула к овальному окну, коснулась задвижки, и оконное стекло горизонтально открылось, держась на двух петлях. Комнату немедленно залило странно сияние — янтарно-золотое, мягкое, теплое, словно настоящий солнечный свет.
Вот только это НЕ БЫЛ настоящий солнечный свет!
Окно было вставлено в довольно толстую стену, за которой Уотсон увидел небо царственного сапфирного оттенка, покрытое белыми с пурпурными и аметистовыми прожилками облаками, что нависли над большим, сонным, янтарным солнцем.
Именно солнце привлекало больше всего внимания. Очень мягкое, оно, тем не менее, решительно опровергало все ожидания. Диаметром оно раз в шесть превосходило то солнце, к которому привык Уотсон; в дали, касаясь кромки горизонта, оно было точь-в-точь как огромное золотое блюдо, поставленное на ребро на краю земли.
И… он мог смотреть на него, не мигая!
