— Не коспианец и не д’хартианец, я — американец! Да, кое-кто говорил мне, что я с виду похож на мужчину. Льщу себе надеждой, что и повадки у меня мужские.
— И храбрые речи, — все еще пребывая в отличном расположении духа, принц спокойно протянул руку и потрогал бицепс Уотсона. Его глаза загорелись еще ярче. Может, он и не был поклонником приличий, но ценил по достоинству телесное развитие.
— Братец! Да вы ТАКИ силач! Скажите мне… вам известно что-нибудь о ЖЕСТОКИХ ИГРАХ?
— Кое-что. Сыграем в любую по вашему выбору.
Но принц покачал головой.
— Ну уж нет. Я не прошу нечестного преимущества. Вы — желанный и своевременный гость. Пусть соревнование состоится на ваших условиях. Тем славнее будет моя победа!
Но маленькая королева решила вмешаться.
— Сенестро, неужели так предписывает себя вести кодекс Баров? И ваше предложение гостю не кажется вам неуместным? Умерьте свое нетерпение помериться силами! Сперва вы вздумали атаковать его словесно, а теперь и физически… Помните, я — королева, у меня есть власть над вами.
Сенестро поклонился.
— Ваши желания для меня закон, о Арадна! — затем, повернувшись к Уотсону, он добавил: — Я слишком горячусь, странник. Вы сложены лучше всех, кого мне доводилось видеть за множество циклов. Но я превзойду вас! — Он направился к своему трону и снова сел. — Пусть расскажет нам свою историю. Повторяю, Геос, при всей своей красоте он — самозванец. Когда он закончит, я изобличу его. Прошу лишь, чтобы после этого его передали мне.
Было очевидно, что Томалии везет на чудаковатых правителей. Если Бар Сенестро и был жрецом, в нем явно было куда больше от солдата. Брошенный им пламенный вызов задел какую-то струну внутри Уотсона; он понял, что рано или поздно ему придется сойтись с этим Александром в бою, и эта мысль его совсем не радовала.
— Что я должен сказать или сделать? — спросил он у Рамды Геоса. — Что они хотят от меня услышать?
— Только то, что вы сказали мне: расскажите им о Нервине и Рамде Авеке. Принц — светский человек, но Рамды будут к вам справедливы.
Тогда Чик обратился к Мудрецам. Казалось, они привыкли к вспышкам Бара и преспокойно ждали своего. Уотсон в нескольких словах описал Нервину и Авека, их внешность, повадки — всё. К счастью, тут ему не пришлось притворяться. Когда он закончил, раздался одобрительный ропот.
— Это правда, — сказала юная королева. — Это действительно моя двоюродная сестра Нервина. Я не знакома с Рамдой, но, судя по вашим лицам, это наверняка он. Сенестро, что вы скажете на это?
Но Бар не был убежден ни на йоту.
— Это просто ребячество. Разве я не говорил, что он из нашего мира — д’хартианец или коспианец или еще кто-то? Разве вся Томалия не знает Нервину? Рамду Авека видели немногие, но что с того? Кто-то же видел. Слова этого чужеземца ничего не подтверждают. Говорю вам, испытайте его.
— Испытать? — притихшим голосом спросил Геос.
— Именно. Никто, кроме отсутствующего здесь Авека, не ведает, каков на самом деле Харадос. Среди нас нет никого, кто видел бы его изображение. Это — тайна для всех, кроме Высокого Рамды. И все-таки при подобных затруднениях Лист вполне может быть открыт.
Уотсон, недоумевающий, что бы это могло значить, внимательно слушал принца, а тот продолжал:
— Предписано, что есть случаи, когда это могут увидеть все. Уверен, сейчас именно такой случай. Так пусть этот странник опишет Харадоса. Он утверждает, что видел его, что он — будущий зять пророка. Славно! Пусть опишет нам Харадоса! А потом откройте Лист! Если скажет правду, мы поймем, что он действительно посланник Харадоса. Если ошибется, я требую его для своих целей.
Что бы ни двигало Сенестро, он, без сомнений, был гением по части быстрых решений. Уотсон понял, что пришло время испытать пределы своей удачи. Ему не оставалось ничего, кроме одного — того, что он и сделал. Он сказал Рамде Геосу совершенно равнодушным тоном:
— Охотно соглашаюсь.
Геос явно вздохнул с облегчением.
— Это хорошо, мой господин. Дайте нам ответ в простых словах. Опишите Харадоса таким, каким вы его видели, каким хотели бы показать его нам. После мы раскроем Лист… И, если вы дадите верный ответ, я буду оправдан, мой господин. Я не сомневаюсь, что вы лучше принца, однако полагайтесь на Истину — это будет еще одно доказательство сверхъестественного и приближения Дня.
Так Уотсон и поступил. Но сначала он со вздохом прочитал молитву Тому, Кто стоит превыше всего сущего — и естественного, и потустороннего. Он не понимал, где он и как туда попал; он знал лишь, что его судьба зависит от того, как упадет монета.
Не дрогнув, он повернулся к Рамдам и, слегка опустив веки, проговаривая слова очень четко, вызвал из памяти все, что знал о старом профессоре. Он попытался описать его таким, каким он был в тот день на лекции по этике, когда делал свое великое заявление: невысокая подтянутая фигура профессора Холкомба, его розовая здоровая кожа, мудрые, добрые серые глаза и коротко стриженая, совершенно белая бородка. Один шанс на миллион — на него-то Чик и поставил.
— Таков был Харадос, когда я его встречал: невысокий, пожилой, мудрый БОРОДАТЫЙ мужчина.
В ответ не донеслось ни вздоха, ни бормотания. Все ловили каждое его слово, и, когда он закончил говорить, в комнате не раздавалось ни звука — лишь биение его собственного сердца. Хоть бы нашлось сходство!
Геос сделал шаг вперед.
— Это было хорошо сказано! Если прозвучала правда, больше будет не о чем спорить. Вся Томалия узнает, что явился Избранный Харадоса. Да откроется Лист!
Чик так и не понял, что произошло, а еще меньше — как это было устроено. Он лишь увидел черную, непроницаемую волну, пробежавшую по окнам, отсекающую свет, так что вокруг мгновенно воцарилась тьма, как глубокой ночью, сокрывшая путаницу цветов. То была чернота бездны. Потом появился слабый огонек — одинокая точка пламени, вспыхнувшая на противоположной стене. Этот свет был не больше кончика иголки и будто бы шел откуда-то издалека, словно приближающаяся звезда, становясь постепенно все больше, превращаясь в сияющий экран, который вскоре уже сверкал своей внутренней жизнью. Вспышки стали ярче — маленькие пучки света загорались с пронзительной внезапностью падающих звезд. Чику показалось, будто некое божество заставляет его снова и снова проходить сквозь огонь. В конце концов пламя раздалось в разные стороны, сузилось до размеров расширяющегося кольца и погасло.
А на месте, где только что горел странный свет, появилась освещенная человеческая фигура. Подавшись вперед, Чик протер глаза и посмотрел опять.
То был бюст профессора Холкомба!
Глава XXXV
Идеальный самозванец
У Чика перехватило дух. Из всех собравшихся — Рамд, стражников, правителей на двух тронах — он был потрясен больше всего. Неужели великий профессор — в самом деле настоящий Харадос? Если нет, то как возможно это чудо? Но, если да, то как объяснить эту раздвоенность, эту тождественность? Само собой, это не простое совпадение!
