К счастью для Чика, было темно. Все глаза были направлены на опрятную фигуру, занявшую место листа клевера на дальней стене. Если не считать сдавленного вздоха Чика, вокруг царила благоговейная тишина, полная глубокого, внушительного почтения.
Затем появилась вторая точка. Со своего места Уотсон принял ее за еще один клевер. Новый один огонек приближался, разгоняя тьму, точно так же, как и первый. Он рос и ширился, пока не заполнил собой весь лист. Потом — снова вспышка, угасание света и полное его исчезновение, растворение тонких ободков круга. И в этот раз их взорам открылась…
Симпатичная, коричневого окраса СОБАКА!
Уотсон, конечно же, ничего не понял. Тишина всё тянулась; он чувствовал, что Рамда Геос рядом, и слышал, как он бормочет нечто само по себе совершенно бессвязное:
— Четвероногое. Призыв к скромности, жертвенности и самоотречению…
Вот и всё. Это была косматая овчарка с острым носом, одним ухом поднятым, другим — опущенным, с очень умной любознательной мордой. Чик видал подобных собак множество раз, но не мог понять, откуда взялась эта, особенно в подобном месте. И какое отношение она имеет к Харадосу?..
И снова темнота. Она дала ему возможность подумать. Он лихорадочно размышлял, как привязать это создание к своему описанию Харадоса. Какой может быть смысл у собаки в философии потустороннего? Или, может, это просто-напросто нелепая случайность?
Вот что озадачило Чика. Он не знал, как оправдаться; жизнь, место, последовательность — всё перемешалось. Пока он не соберет больше сведений, ему придется и дальше полагаться на чутье.
Два изображения исчезли одновременно. Черные волны постепенно откатились от окон, и в то же мгновение комнату снова залил мягкий свет. Рамда Геос шагнул вперед, пока над собранием витал благоговейный одобрительный ропот. Никто не аплодировал. Чудесам ведь не рукоплещут. Геос поднял руку.
— Доказано! — объявил он и обратился к Рамдам: — Есть ли еще вопросы, братья мои?
Но члены заседания не проронили ни слова. Видимо, суеверие одержало верх над всем остальным. Ученые мужи повернули лица, не выражавшие ничего, кроме почтения, к Уотсону.
Он воздержался от того, чтобы посмотреть на Бара Сенестро. Невзирая на свое торжество, он не сомневался в гениальной проницательности принца. Сомневающегося нелегко убедить тем, что можно так или иначе объяснить простым совпадением. Более того, как оказалось в конечном счете, у Бара теперь было на одну причину больше испытывать неприязнь к человеку, назвавшему себя будущим зятем пророка.
— Остались ли еще вопросы? — повторил Рамда Геос.
Однако, к удивлению Чика, ответила королева. Теперь она стояла перед своим троном. Атласный пояс, охватывавший талию, подчеркивал нежную хрупкость ее фигуры. Она пристально посмотрела на Уотсона, прежде чем обратиться к Геосу:
— Я хочу задать один вопрос, Рамда. Странник, кажется, благообразный юноша. Он пришел от Харадоса. Скажи мне, действительно ли он — избранный?
Но ответу помешал звонкий, глумливый смех с противоположного трона. Бар поднялся, его черные глаза сверкали насмешкой.
— Избранный, о Арадна? Избранный? Не позволяйте обмануть себя подобным фокусом! Я сам был избран наследственным правом Томалии! — затем, обращаясь к Чику, он заявил: — Я смотрю, сэр Призрак, наши судьбы переплетены более чем крепко!
— Не понимаю, о чем вы.
— Нет? Ну вот и славно. Если вы и правда порождение суеверия, то я научу вас ценить материальность. Вы хорошо сложены и красивы, да еще и смелы. Быть может, вам скоро придется испытать свою выдержку в честной борьбе!
— Это ваши слова, Сенестро! — предостерег его Геос. — Вам придется смириться с решением моего Властелина.
— Верно — и я смирюсь. Я ничего не знаю ни о черной магии, ни о какой-либо другой. Но мне всё равно. Я знаю лишь, что не признаю этого чужеземца духом. Я трогал его мышцы, и мне известна его сила: и то, и другое принадлежит человеку, томалийцу.
— Так вы отказываетесь смириться?
— Нет, отнюдь. То есть я не заявляю своих прав на него. Он отвоевал свою свободу. Но одобрять его… нет, пока он не предоставит дальнейших доказательств. Пусть он отправится к «Пятну Жизни». Пусть пройдет настоящее испытание. Пусть назовет День Пророка!
— Мой господин, вы согласны?
Уотсон понятия не имел, что имеется в виду под «настоящим испытанием», равно как и в чем состоит значимость этого дня. Но он явно не мог отказаться. Стараясь сохранять спокойствие, он небрежно сказал:
— Конечно. Приму всё, что угодно, — после чего обратился к принцу: — Одно лишь слово, о Сенестро.
— Говорите, сэр Призрак!
— Бар Сенестро… что вы сделали с Харадосом?
Ответом этому удару послужила потрясенная тишина. Нарушил ее принц.
— С Харадосом! — его голос звучал безмятежно. — А что я могу знать о Харадосе?
— Поберегитесь! Вы видели его… вы знаете, на что он способен!
— Да у вас столько смелости, что доходит до нахальства!
— У меня столько решимости и знаний! Бар Сенестро, я пришел от Харадоса! — Чик умолк на секунду для пущего эффекта. — Теперь что думаете? Похож я на ИЗБРАННОГО?
Он умышленно вложил в свои слова насмешку, и она была услышана. Бар вскочил на ноги. Не то чтобы он разозлился: в его прямой, красивой осанке читалась царственность, и при всей несдержанности он был воплощением истинного величия.
— Ты из числа избранных. Это хорошо — ты смог добавить остроты своей насмешке! На меньшее я бы и не согласился. Смотри не растеряй свою смелость ко Дню Пророка!
С этими словами он грациозно сошел с помоста своего трона. Он поклонился Арадне, Геосу, Чику и всем собравшимся, после чего удалился. Стражи в голубой униформе молча последовали за ним.
Вскоре испытание было окончено. Никто больше ничего не упоминал ни Харадоса, ни то, о чем завел речь Бар Сенестро. Чику задали еще пару вопросов о мире, который он оставил — вопросов, для ответа на которые ему не пришлось напрягать воображение. Пока что он отошел от края пропасти.
Когда собрание было распущено, Чика проводили наверх, в его апартаменты. Однако это была не предыдущая его спальня, но смежные с ней комнаты — волшебное место, которое оказало бы честь и принцу. Но Чик едва ли заметил красоту своего жилища. Его внимание сразу захватило то, чего ему так не хватало, — огромный глобус.
Чик нетерпеливо прокрутил его на оси. Первым делом он принялся искать Сан-Франциско или для начала Северную Америку. Если он на Земле, то хочет это знать! Конечно, океаны и материки останутся неизменными.
Но его ожидало разочарование. Он не узнавал ни одной детали. Не считая сети изогнутых линий, обозначающих широту и долготу, и привычного изгиба полярных осей, глобус был ему совершенно незнаком! Настолько, что Чик не мог разобрать, где вода, а где — суша.
