Перед тем как отправиться в путь, я еще загляну к тебе, чтобы забрать то, что ты приготовишь. А если это все равно окажется что-то слишком большое, чтобы взять с собой, то тоже не страшно. Мы ведь можем вместе съесть его, пока оно не станет достаточно маленьким. Хуже, когда что-то слишком маленькое, а не слишком большое. Ведь что с ним тогда делать?
Но потом, белка, я все равно уйду…
До скорого.
Муравей
На самом краю земли жила полярная сова.
Жить там было холодно и промозгло, и никто не заходил к ней в гости.
Полярная сова жила на нижней ветке замерзшего дерева. Она тихо сидела и думала.
И никогда не шевелилась.
«Хватит того, что я думаю», — считала она.
И еще ей ужасно мешало то, что иногда она моргала. Потому что, моргнув, она каждый раз забывала, о чем думала.
«Ну вот, опять потеряла нить», — расстраивалась она тогда.
Она все думала и думала, но так и не могла придумать что-нибудь от моргания. А в гости к ней никто не заходил, так что совета попросить было тоже не у кого.
«Надо сделать письмо, — подумала она. — Кому-нибудь».
Но как именно делаются письма, она не знала. «Может, письмо надо позвать? — размышляла она. — Или нацарапать? Или раскопать?»
Она долго думала, время от времени моргала, теряла нить и начинала думать сначала.
«Лучше всего подходит бормотать», — решила она в конце концов. Тут она почувствовала, что ей опять хочется моргнуть, и быстро набормотала письмо:
Дорогой кто-нибудь!
Я больше не хочу моргать.
Помогите.
Полярная сова
А потом снова моргнула.
Метель, которая всегда бушевала на краю земли, подхватила ее слова, утащила их с собой и швырнула в дверь к жуку-доктору.
«Кому как не мне об этом подумать», — сказал жук-доктор.
На следующий день он, дрожа, стоял перед полярной совой, и на ушах у него висели сосульки.
— Это вы набормотали письмо? — спросил он.
— Я, — кивнула сова.
— А написать вы его не могли? — поинтересовался жук-доктор.
— Эх, — сказала сова. — Написать… вот, значит, это как.
Жук-доктор вздохнул и раскрыл глаза полярной сове так широко, что она ни за что не смогла бы теперь их закрыть, не говоря уже о том, чтобы ими моргнуть.
— Еще что-нибудь желаете? — спросил он. — Красные перья? Или, к примеру, хобот?
Полярная сова покачала головой.
— Ладно, — сказал жук-доктор. — Тогда я пойду. Полярная сова поблагодарила его, и жук-доктор исчез в зловещей темноте.
Был самый разгар зимы, таких морозов и метелей здесь никогда еще не было. Довольная полярная сова сидела на нижней ветке замерзшего дерева и смотрела по сторонам. «Я больше не моргаю, — думала она. — Значит, я больше не буду забывать, о чем я думаю». И она стала думать и думать, о разных новых и красивых вещах, и ни одну из них не забывала.
Однажды утром в самом начале лета под дверь к белке прилетело маленькое письмецо.
Белка!
Я иду к тебе.
Но я заблудился.
Слон
Белка пару раз перечитала письмо, глубоко задумалась, а потом написала:
Слон!
Где ты заблудился?
Белка
«Странный вопрос», — засомневалась она. Но поскольку ничего лучше придумать не смогла, то письмо все-таки отправила.
Вскоре пришел ответ:
Белка!
В дереве.
Слон
Прочитав письмо, белка выглянула в окошко и увидела слона, который, пошатываясь, стоял на верхушке дуба. Она быстро написала:
Слон!
Подожди. Я бегу.
Белка
Но письмо застало слона ровно на середине дуба, и он прочел его прямо перед тем, как со страшным грохотом свалиться на землю.
Чуть позже он открыл глаза и пересчитал хоботом шишки у себя на голове.
— Одна, восемь, сто, — считал слон. Он сильно стукнулся, когда упал, и считать получалось не очень.
Белка склонилась над ним.
— Я шел к тебе, — прошептал слон.
— Да-да, — сказала белка и села на траву рядом с ним.
— Я хотел… — простонал слон. — Ты со мной потанцуешь? Белка молчала.
— Ты не хочешь? — спросил слон и уткнулся лицом в землю.
— Хочу, — проговорила белка. — Конечно, хочу.
И очень осторожно помогла слону подняться.
Они взяли друг друга за талии и начали танцевать.
Они больше раскачивались, чем танцевали, потому что слон не мог даже поднять ноги. Но он все равно был ужасно счастлив и время от времени радостно выкрикивал:
— Эх!
Белка сидела за столом и собиралась написать письмо.
Но она не могла решить — кому.
Дорогой
— написала она. Потом глубоко задумалась и отложила ручку. Поднялся легкий ветерок. Окно было открыто, и чистый белый листок нетерпеливо шуршал. «Сейчас, сейчас, письмо, — забеспокоилась белка. — Я тебе кого-нибудь придумаю».
Она нахмурила брови и задалась вопросом: «А можно ли написать письмо письму?»
Мысль была странная. Это было, как если бы ее стукнули по плечу, пока она спала, и сказали бы: «Белка… не спи…»
Мысли трещали и спотыкались друг об друга.
«Вот муравей считает, — подумала она, — что письмо можно написать кому угодно, даже дождю, или жаре, или ночи».
Она снова взяла ручку и написала:
Дорогое письмо!
Я — белка. Но об этом ты, конечно, знаешь.
Это очень странно — писать тебе, ведь ты становишься все больше, пока я пишу. А если я начну сначала, ты опять станешь маленьким.
То есть я не знаю точно, какое ты. А кстати, что такое «точно»?
