Пока она говорила, девушка успела доесть кашу и выпить молока, но так и не проронила ни слова. За окном раздались детские голоса. Элис открыла окно, высунулась и крикнула:
– Эй, троица! Чужачка жива! Бегите расскажите остальным. И не играйте здесь! Ей окрепнуть надо, а вы разорались.
– А как зовут чужачку? – спросил детский голос.
– Она не сказала, – ответила старуха. – Сами придумаем, если понадобится. А теперь бегите отсюда, живо!
Детские голоса и хохот начали удаляться. Старуха закрыла окно и повернулась к Клэр, поправляя узловатыми пальцами ее волосы.
– Все-то им надо знать. Три подружки, жутко любопытные. В один год родились. Дельвит, Бетана и Эрин. Вот этими руками каждую на свет достала. Сейчас им по шесть лет. Озорницы, но сердечки у них добрые… Надо подумать, как же нам тебя называть?
И тогда девушка заговорила:
– Меня зовут Клэр.
2
И ее стали называть Морская Клэр.
В следующие недели люди часто приходили к Элис и приносили подарки для Клэр: у нее ведь не было ничего своего. Лысый Гарет с пухлыми щеками, вечно розовыми от смущения, смастерил для нее кожаные сандалии, чтобы Клэр было в чем ходить, когда нога перестанет болеть. Такие носили, обернув ремешки поверх толстых вязаных носков. Дед Бенедикт вырезал для нее деревянный гребень, который она носила теперь в кармане. Брина, мать маленькой Бетаны, принесла льняную юбку с вышитыми на подоле цветами. В поселке ни у кого не было такой красоты, но Брину никто не укорял, ведь и девушка была необычная. Но самым удивительным подарком была соломенная шляпа, которую сплел и принес неразговорчивый и мрачный Хромой Эйнар.
Когда пришла весна, девочки стали собирать для Клэр букетики первоцветов и украшать ими подаренную Эйнаром шляпу; по ней ее теперь узнавали издалека. Широкие поля шляпы защищали глаза от солнца, но, чтобы посмотреть на море, все равно приходилось прикладывать ладонь – до того ослепительны были искры на бело-серых волнах в ясные дни. В поселке привыкли, что она стоит так и подолгу глядит на море, словно что-то высматривает. Ветер треплет медные волосы, прибивает юбку к ногам, а она стоит и смотрит, смотрит. Как будто ждет.
Клэр и сама чувствовала, что внутри живет смутное ожидание, но не имела представления, чего именно. Море смыло ее воспоминания, оставив только имя.
– Сколько тебе лет, Морская? – как-то раз спросил веснушчатый мальчишка по имени Синдри, вставая вровень с девушкой и надеясь оказаться выше ростом. Но Клэр оказалась выше, и Синдри расстроенно выпятил губу. Элис, собиравшая травы поблизости, ответила за Клэр:
– Ей шестнадцать или около того.
Кому как не старухе, лечившей соседей с младенчества, было понимать про возраст, когда человек сам его не знает.
– Шестнадцать… – эхом повторила Клэр, и ей стало грустно, что она не помнит ничего из прошедших шестнадцати лет. Рядом играли маленькие девочки, быстрые и яркие, как бабочки. Они хохотали и бегали друг за другом. Клэр смотрела на них и гадала, какой была сама в их возрасте.
Синдри же помчался в поселок и сразу всем рассказал, но большинству это было не слишком интересно. А вот Большой Андраш провел рукой по своей густой светлой бороде.
– Шестнадцать, смекаете? – сказал он приятелям. – Значит, готова стать женой.
Сейчас городок тоже готовился к свадьбе: Гленис, тихая и ясноглазая, должна была выйти за конюха Мартина. Ему только исполнилось двадцать, а ей еще не было семнадцати. Здесь часто выдавали девиц в шестнадцать.
Но Дед Бенедикт и Элис, за неимением у Морской собственных родителей, сказали Андрашу нет.
– Пусть море вернет ей украденную память, – сказал Бенедикт. – Пусть сперва вспомнит и расскажет нам, кто она такая.
– А если этого не случится? – разозлился Большой Андраш.
– Случится, – отрезала Элис. – Нужно время.
Андраш разозлился еще больше:
– Море никому и ничего не отдаст, старые вы дураки! Только мусор и дохлую рыбу на берег выплевывает. От всего, что море нам «возвращает», несет гнилью.
– А от тебя несет потом, Андраш, – добродушно рассмеялась Элис. – Помылся бы, если хочешь, чтобы девушка поближе подошла. Вымой голову и пожуй мяты. Может, тогда однажды утром она тебе улыбнется.
Большой Андраш отмахнулся и пошел прочь. Глядя ему вслед, Бенедикт задумчиво произнес:
– Вот мы говорим, что память к ней вернется, а я сам в этом не уверен. Море как будто высосало из нее душу и оставило пустой… Она что-нибудь рассказывает?
Элис покачала головой:
– Помнит, как очнулась у меня, и все. Не помнит ни как попала в шторм, ни как ты ее спас.
Старики шли по дорожке между лугом и лесной опушкой. Они дружили больше шестидесяти лет. У каждого теперь имелась палка для ходьбы. Дед Бенедикт был еще вполне крепок, но спина начинала подводить. Элис и вовсе была теперь с горбом.
Элис несла корзинку, чтобы собрать листьев малины и приготовить отвар для Брины. С тех пор как шесть лет назад родилась Бетана, женщина потеряла троих детей и почти впала в отчаяние. Сейчас она снова была беременна, и Элис готовила ей отвар, который иногда помогал выносить плод.
– А нет ли какой травки для памяти? – спросил Бенедикт, останавливаясь, чтобы дождаться Элис, пока она выбирает листья на шипастом кусте. Та рассмеялась.
– А как же, вот, попробуй-ка, – она потянулась к деревцу за кустом, содрала кусочек коры и протянула ему. – Жуй и вспоминай.
– Что вспоминать? – не понял Бенедикт, но кору послушно положил в рот и принялся жевать.
– Что хочешь. Что-нибудь, чего давно не вспоминал.
Она с улыбкой наблюдала, как старик закрывает глаза и продолжает жевать, а потом морщится.
– Фу, горечь, – сказал Бенедикт, выплевывая кору. – Но я вспомнил, как мы первый раз танцевали.
– Нам было по тринадцать, – кивнула Элис. – Хорошенько вспомнил?
– У тебя были розовые цветы в волосах.
– Они росли на пляже.
– Еще ты была босая.
– Ты тоже. Потому что было лето.
– Точно. Трава была теплой. Но влажной из-за росы, потому что дело было рано утром. Почему мы танцевали рано утром?
Бенедикт поднял бровь. Элис снова рассмеялась.
– Может, еще пожуешь, чтобы вспомнить?
– А я от тебя хочу услышать.
Элис сложила последние листья в корзину, выпрямилась, взяла палку и вернулась на дорожку.
– Домой мне пора, – сказала она с улыбкой и пошла прочь.
– Элис! Может, дашь коры девчонке? – крикнул Бенедикт.
Она повернулась:
– Ей кора не поможет. Надо захотеть вспомнить. Заставить мысли возвращаться в прошлое. Она сделает это, когда будет готова, – добавила она и снова побрела прочь, чтобы успеть приготовить отвар для Брины. Но старик окликнул ее еще раз:
