– Ого, я это помню! – воскликнул Джонас. – Мы же спали в одной комнате. Он иногда так делал.
В середине дня ударил колокол на городской башне. Люди потянулись по домам, чтобы пообедать, а Джонас и Клэр все еще говорили.
– Кира тебя не хватится?
– Нет: она с подругами повела детей на пикник. Вы не проголодались? Можем прерваться, – предложил он.
– Не хочу, – Клэр покачала головой. – Аппетит у меня теперь неважный. Травник говорит, что это нормально в моем возрасте.
– Вы же утверждаете, что старше меня всего на три года, – улыбнулся Джонас.
– Наберись терпения, – сказала Клэр. – Про возраст я тоже объясню.
Они сидели уже много часов. Посвежело; Джонас накинул на плечи Клэр свой свитер. Она устала, но была рада, что Джонас ее слушает. Торговец отобрал ее молодость, зато к ней вернулась память, и она была счастлива поделиться с кем-то правдой, которая столько лет немым бременем лежала у нее на душе. Джонас в какой-то момент отлучился, чтобы принести воды и печенья. Когда Клэр заканчивала свой рассказ, в небе пестрел закат.
Клэр рассказала про Эйнара, и как он учил ее укреплять мышцы, и как долго она готовилась подняться по утесу, и как поднялась. Как на нее напала птица. Как она сбросила гнездо с птенцами в пропасть, чтобы выжить самой.
Джонас смотрел на шрам на ее шее и с ужасом понимал, что ее удивительная история – правда от начала и до конца.
– Я знаю, кто такой Торговец, – медленно произнес он, когда Клэр закончила свой рассказ. – Он раньше приходил к нам. Я еще был Вождем. И я надеялся никогда о нем больше не услышать…
– Кто он такой?
– Воплощение зла. И, как всякое зло, он обладает огромной силой. Искушает. Дразнит. Крадет.
– У Гейба глаза такие же, как у тебя, – неожиданно сказала Клэр. – Такие же необычно светлые.
– Да, – кивнул Джонас. – Здесь считают, что светлые глаза – признак дара. И, думаю, это правда. Просто некоторые его так и не находят в себе. А некоторые находят, но не знают, что с ним делать.
– А ты боялся птиц? – спросила Клэр, когда с ветки над их головами, каркая, сорвалась ворона и полетела куда-то к реке. – Когда сбежал из коммуны?
– Да, – улыбнулся Джонас. – Но только первое время. Я тогда много чего боялся. Помню, как впервые увидел лису и чуть не умер от страха, а Гейб пришел в восторг. Он ничего не боялся. Все новое его радовало.
– Я так мечтала его забрать, – призналась Клэр, помолчав. – Но не могла придумать, где его прятать или как убежать с ним. И как ты решился?
– Узнал, что Гейба собираются… удалить, так они это называли. И я просто ни о чем с того момента не думал. Просто схватил его в охапку и бежал, украв отцовский велосипед.
– Иногда я ненавижу Торговца за то, что ничего теперь не могу, – вздохнула Клэр. – Но потом смотрю на Гейба и думаю, что оно того стоило.
Она с трудом поднялась со скамьи и пошатнулась; Джонас подхватил ее под локоть для опоры.
– Вам нехорошо? – спросил он.
– Нет, – грустно улыбнулась Клэр. – Просто сердце заходится, если долго сидеть, а потом встать.
– Я вспомнил вас, – внезапно произнес Джонас. – Я вас видел в коммуне. Вы часто гуляли вдоль реки, как и я. У вас раньше были рыжие волосы.
Клэр кивнула, и какое-то время они молча брели в сторону ее дома.
– Отец рассказывал о девушке, которая приходит в Воспитательный Центр поиграть с Гейбом, – сказал Джонас. – Как-то раз вы проезжали мимо площади на велосипеде, отец показал на вас, сказал: вот та девушка.
– Он и тебя мне показал, когда ты ехал мимо на велосипеде, – улыбнулась Клэр, а потом, посерьезнев, добавила: – Я так рада, что Гейб не помнит жизнь в коммуне.
– Я тоже, – кивнул Джонас. – Но его самого это расстраивает. Он при каждом удобном случае расспрашивает, как был устроен мир, где он вырос. Где его родители. Что такое Роженица.
– Правда? – у Клэр загорелись глаза.
– Однажды я упомянул, что мы жили на берегу реки и что наша река, возможно, та самая. И, мне кажется, я знаю, зачем он строит лодку. Он твердо намерен найти дорогу обратно.
Следующую фразу они произнесли почти одновременно:
– Мы должны ему рассказать!
Но обсуждать времени не было: Клэр и Гейб услышали мальчишеские крики, которые доносились со стороны реки.
7
Гейб не хотел, чтобы кто-то присутствовал при спуске лодки на воду.
Если что-то пойдет не так, рассуждал он, лучше избежать свидетелей. Поэтому он планировал не говорить даже друзьям. Накануне он через подлесок подтащил лодку поближе к воде, и теперь она лежала в ожидании на топкой полоске берега. Внутри ждало лежащее по диагонали весло.
На иллюстрации из книжки Джонаса одинокий человечек посреди океана был совершенно беспомощен. Гейб часто возвращался к этой странице, и, что бы он ни говорил Натану, судьба человечка его очень тревожила. У него даже весел не было, а значит, не было никакого оружия против огромных волн. Гейб не собирался в открытый океан, но временами чувствовал себя таким же уязвимым. Не перед стихией, а перед неизвестностью.
В какой-то момент Гейб даже предпринял дурацкую попытку войти в сознание нарисованного мужчины, чтобы понять, каково это – быть посреди океана, на волосок от гибели. Хотелось почувствовать на секунду ужас и движение пенистых волн.
И ничего тогда не вышло. У нарисованного персонажа не было ни мыслей, ни чувств, ни памяти, чтобы в них рыскать.
Даже сама лодка не вызывала у Гейба такой гордости, как весло. Лодка, как он надеялся, была просто хороша, но вот весло было идеальным. Он вытачивал его из молодого кедра невыносимо долго, и это заняло не один вечер, но в итоге даже те из друзей Гейба, кто со скепсисом относился к лодке, хвалили весло. Гейб под конец пропитал его маслом, и древесина стала шелковистой на ощупь.
– Можно мне вырезать на нем свое имя? – спросил Натан, и Гейбу показалось, что он шутит, но взгляд его был серьезным. – Можно совсем мелко. В незаметном месте. Просто чтобы ты меня не забывал.
Гейб кивнул, а потом к затее присоединились и Саймон, и Тарик, и остальные. Даже самые скептически настроенные загорелись идеей оставить автограф.
Наблюдая за ними, Гейб легонько касался мыслей каждого, кто склонялся над веслом.
Рыская, он мог ощутить их эмоции. Мог слышать их мысли.
«А если этот дебил утонет, вот как мы без него?»
«Хотел бы я так сильно чего-нибудь хотеть».
«Вот бы мне такую храбрость».
Гейб был удивлен, что даже Саймон за него переживает, хотя вслух тот в основном насмехался над его идеей.
