Гейба малыши не интересовали и даже раздражали, потому что они за все хватались и слишком громко верещали. Поэтому, когда Кира увела их, оставив Гейба в компании толстого старого Шкоды, Гейб почувствовал облегчение. Глядя на то, как Кира разговаривает и играет со своими детьми, он всегда испытывал непонятную грусть. Будто наблюдал нечто, чего сам был лишен. Неужели у него не было такой любящей матери? Неужели никто не смахивал вот так же крошки с его щек, не целовал на ночь, не сидел у кроватки, пока он не заснет?
Джонас говорил, что в месте, откуда они родом, маленьких мальчиков вообще называли «плодами мужского пола», и матерями детям назначали чужих женщин. Это было что-то вроде работы. Но Гейб помнил нечто иное. Очень смутно и расплывчато, но помнил, как кто-то держит его на руках и нашептывает какие-то слова. В тех руках и голосе была любовь. Такая удивительная и теплая любовь, что теперь он хотел найти эту женщину. Понять, кем она была.
Гейба начинало клонить в сон.
– Торжище проводили на площади несколько лет кряду, – сказал Джонас. – Я был тогда Вождем, но долго не понимал, что…
В комнату вернулась Кира, и Джонас повернулся к ней:
– Я рассказываю Гейбу о Торжище.
Кира поежилась.
– Я там не бывала, но помню твои рассказы, – сказала она. – Это был ужас.
Гейб промолчал. И чего Джонас решил вдруг поговорить про Торжище? Он слышал обрывочные истории, которые, кажется, все заканчивались плохо, но ведь Торжище давно не проводят. А Джонас между тем продолжил:
– Мне казалось, что это обычный праздник, потому что так это выглядело. Все наряжались, веселились… Я довольно поздно заметил, что люди возвращаются оттуда какими-то нервными. Тогда я решил туда наведаться, чтобы понять, что именно происходит.
Гейб зевнул, но из вежливости спросил:
– И что же там было?
– На Торжище приходил некий мужчина в странной одежде и с витиеватой манерой говорить. Его называли Торговцем. Он поднимался на подмостки, созывал людей и предлагал желающим сделку.
– Это как? – не понял Гейб. – И чего в этом интересного, почему люди собирались такой толпой?
– Он обещал исполнить любое желание, – сказал Джонас. – Но никто не слышал, что он просил взамен. Люди просто соглашались на что-то и во всеуслышание произносили: «По рукам!»
– И почему ты решил, что это плохо? – не понял Гейб.
– Ну представь, что у тебя есть сильное-сильное желание.
– Я сильно-сильно хочу хорошую лодку, – улыбнулся Гейб. – И что с того?
– Вот тебе обещают: будет тебе лодка. И ты, конечно, не можешь от такого отказаться. Но ты должен кое-чем заплатить.
– А у меня ничего нет, – усмехнулся Гейб.
– Именно так считает большинство людей, поэтому многие приходили к Торговцу в шутку. Но он не шутил. Он требовал заплатить частью себя.
Сонливость Гейба как рукой сняло:
– Это как? Требовал отдать палец или ухо?
– Нет. Торговец предлагал отдать… как бы это выразиться… часть своей человеческой сущности.
– Ничего не понимаю. Сущность – это что?
– Вот взять тебя, Гейб. Ты – какой? Какие у тебя качества? Ты честный, добродушный… что еще?
– Я не добродушный, – усмехнулся Гейб. – Иногда я так злюсь на Саймона, что мы деремся. Но еще я, пожалуй, умный. И еще жизнелюбивый.
– Вот. Представь, что Торговец тебе может достать отличную лодку, но за нее придется заплатить жизнелюбием.
– Если лодка отличная, то мне не жалко! – сказал Гейб.
– Подумай, – сказал Джонас. – Вот просыпаешься ты утром после сделки – а жизнь тебе не в радость. И лодка не в радость. Вставать с кровати не хочется.
– Ну, отлежусь, и пройдет.
– Вот все так и считали. Но нет, это бы не прошло, Гейб. Он забирал часть человека навсегда.
– То есть что – я бы просто всю жизнь лежал и ничего не хотел?
– Вроде того.
– Не, так не годится. Лучше бы я тогда честностью заплатил. Стал бы вруном и проходимцем, зато с отличной лодкой.
Джонас рассмеялся.
– Поверь мне, Гейб, – сказал он, подливая себе чаю, – Торговец всю Деревню держал на крючке. Каждый, страстно чего-нибудь хотевший, расплатился важной частью себя. И никто не понимал, насколько это страшно. Всем казалось – пустяки. В какой-то момент стало ясно, что это не может продолжаться, но для этого пришлось погибнуть Мэтти. После этого Торжище больше не проводили.
Кира, слушавшая разговор молча, вздохнула. Они с Мэтти были очень близки. Гейб нахмурился: он не знал, что смерть Мэтти связана с Торжищем. Все говорили только, что он погиб, «сражаясь со злом».
Все немного помолчали. За окном начался дождь. Капли застучали по крыше.
– Гейб, – произнес Джонас, – я хочу поговорить с тобой про твой дар.
Гейб сразу смутился. К этой теме они подступались не первый раз, но он не был готов объяснять, как научился рыскать в чужих головах.
– У тебя точно есть дар, – продолжил Джонас. – Я тоже наделен некоторой силой… она проявилась, когда мне было около двенадцати. Я мог на чем-нибудь сконцентрироваться и увидеть…
Он помолчал и повернулся к Кире:
– Я не знаю, как это понятно описать.
Кира попробовала помочь:
– Джонас умеет видеть дальше. Видеть другие места и что там происходит.
– Теперь эта сила угасает, – добавил Джонас. – Я чувствую, как она меня покидает. И у Киры то же самое.
– Кира, у тебя тоже дар? – удивился Гейб.
– Да, только другой. Моя сила – в моих руках, – пояснила Кира. – Как и Джонас, я поняла это в отрочестве. Мои руки способны создавать вещи, которые другим людям недоступны. Но теперь, – добавила она с улыбкой, – эта способность меня тоже покидает. Но это не страшно. Думаю, ни мне, ни Джонасу эти способности больше не нужны. Мы использовали их, чтобы построить здесь свою жизнь и помочь другим.
– Вообще-то речь о тебе, Гейб, – напомнил Джонас. – Я чувствовал, что у тебя есть дар, еще когда ты был совсем малышом. Когда забрал тебя и сбежал из коммуны, где мы жили. Я ждал, пока твой дар проявится сам по себе… – он выжидающе взглянул на Гейба, но тот только усмехнулся:
– Мой дар явно не судостроение.
– Тебе нужно найти свой дар и овладеть им, – Джонас не дал ему уйти от темы. – Потому что тебе предстоит серьезное испытание. Я постараюсь помочь. Попробую увидеть дальше еще один последний раз.
– Зачем? – ахнула Кира.
– Зачем? – повторил Гейб.
– Нужно найти Торговца, – ответил Джонас. – Я узнал, что он все еще рядом. И он по-прежнему чрезвычайно опасен.
