Которого Кори любит так, что даже слов подходящих найти не могла.
Не могла – но слова сами рвались наружу.
– Ниалли… – Тео вздрогнул всем телом и застыл; злость медленно гасла в его взгляде, сменяясь чем-то совсем иным. – Та'шре фиорин алрэ ниалли, та'шре тенлирр а…
– Кори, – то ли взмолился, то ли потребовал он, обхватив ладонями её лицо. – Кори, ну я ж ни слова не понимаю.
И кому врёт? Очевидно же, что по крайней мере первое-то слово он прекрасно понял. Ну а всё остальное было слишком смущающим, чтобы повторить по-имперски. Кори вообще скупа на такие речи – в отличие от своего солхельмца, прямого как меч.
– Вот и хорошо, что не понимаешь, – выдохнула она, – любимый мой.
Тео с мученическим стоном уронил голову ей на плечо.
– Бездна, Кори, ну не могу я так, – глухо пробормотал он. – Скажи, что ты тоже этого хочешь. Ты ведь хочешь, правда?
Кори не удержалась от нервного смешка. Она в койке с Тео, под Тео, льнет к нему хуже любой течной кошки, запустила обе руки ему под рубашку, вжимается всем телом… И он ещё спрашивает!
– Издеваешься, да?..
– Скажи, – упрямо повторил Тео, снова вскинувшись. В его глазах, потемневших и совсем дурных, Кори увидела зеркальное отражение собственных ненормальных потребностей – заиметь, присвоить, да с костями сожрать, только бы не отдавать никому. – Пожалуйста, Кори, мне нужно это слышать.
«А дарственную грамоту на меня тебе не нужно?» – хотела было огрызнуться она.
Но не стала. Просто спихнула Тео с себя и уселась сверху, негодующе глядя.
– Тебе лишь бы потрепаться, – Кори рванула на нём рубашку, потянула вниз. Тео не сопротивлялся, даже приподнялся чуток, чтобы снимать было удобнее. – Вот чего я с тобой связалась вообще, а?
– Любишь меня, – напомнил тот, невыносимо самодовольный и столь же невыносимо ласковый. Чужие ладони, сейчас холодные из-за разницы температур, легли на бедра и неспешно огладили. – Любишь же?
И впрямь издевается.
Ну как, скажите на милость, не любить этого поганца, если не дышать куда проще?
С прежней злой поспешностью Кори отпихнула его руки и принялась за штаны. Обычно она так не торопилась, старалась всё делать неспешно, наслаждаясь каждой секундой (и попутно доводя Тео до бешенства). Теперь же не могла. И не хотела. Вообще ничего не хотела, только Тео. Весь мир сузился до него одного; до безумной, выматывающей нутро потребности быть с ним, ощущать его рядом с собой. В себе. Все инстинкты, вся её клятая демонская природа громко и истерично требовала, чтобы Тео взял своё, отметил собой; забрал то, что должно принадлежать ему и только ему – её айрш'энсайр, а не какому-то там винторогому козлу…
Боги, и как Кори себе представляла, как даже подумать посмела, что даст Сайрусу отыметь себя? Глупость же несусветная. Есть ли хоть какие-то шансы, что она смогла бы без Тео, без его ласковых рук и глупой болтовни?..
Никаких. Ни-ка-ких.
– Люблю, – неохотно признала Кори, кое-как собрав мозги в кучу после очередного поцелуя. – Люблю, Тео. Знал бы ты, до какой Бездны я в тебя влюблена, – убежал бы в ужасе.
Он подался было вперед – ничего, мол, подобного! – но Кори со смешком отвернула лицо, опустилась ниже, прикусила бешено бьющуюся жилку на шее. Тут же проследила языком свежую отметину, заставляя Тео тихонько выругаться сквозь зубы. На их обычные игрища тот явно не был настроен, однако ж почему-то терпел.
– И хочу тоже. Разве можно не хотеть? – зашептала Кори, утыкаясь губами ему в самое ухо, прикусывая мочку. – Тео, дурень ты северный, я в жизни никого так не хотела. Никого и никогда. Боги, да у меня же крыша напрочь съезжает, когда ты просто рядом; и коленки подкашиваются; и все мысли только о том, как…
Терпения у него не хватило даже до конца фразы: Кори сама-то не поняла, как снова оказалась под ним, и теперь уже в её шею вонзились чужие зубы. Не больно, но так, что оставалось только со стоном откинуть голову назад, безмолвно прося ещё. И не только безмолвно – стоило Тео вновь поцеловать её, а его ладоням пройтись по телу, как Кори застонала, прогнулась в спине, буквально умоляя уже взять ее.
– Ну же, – прошептала она, обвивая шею руками. – Ну же Тео…
Тео, однако, не торопился. И вообще изменился – будто в один миг из него ушла вся злость, уступив место безграничной нежности. Поцелуи изменились, прикосновения, ласки. И подогнать бы его, чтобы прекратил, чтобы вошёл уже, чтобы не вздумал снова всё испортить своей принципиальностью…
Тео не испортил.
Кори только и смогла, что вздрогнуть и глаза распахнуть, прежде чем прижаться к Тео сильнее, уткнуться в плечо, стараясь спрятать навернувшиеся слезы. Не от боли, вовсе нет, её вообще будто не было. А от осознания, что теперь уж она действительно принадлежит ему. Вся, полностью. Что они вместе навсегда, потому как ощущение закрепившейся связи ни с чем не спутать. Будто по коже молнию пустили.
Забавно, если подумать. Точнее, если найти время и силы, чтобы подумать.
А их как раз и нет. Ведь Тео снова целовал её, гладил своими широкими ладонями, бормотал всякую ласковую чушь, успокаивая.
– Тихо, тихо, – голос его звучал непривычно сдавленно; можно было кожей ощутить бешеный стук его сердца, и что он весь мокрый от выступившей испарины. – Потерпи. Потерпи, Кори, пожалуйста… станет лучше, я обещаю.
Что он там себе напридумывал?..
– Я в порядке, – пробормотала Кори, расцепляя руки и нежно поглаживая его по чуть небритой щеке. – Мне хорошо, Тео. Не усни, блин, там.
С натужным смешком Тео ткнулся губами ей в шею.
– Разве уснёшь с тобой? Вредина…
Ну, вредничать Кори могла сколько угодно и когда угодно.
И нет, лучше не стало.
Вернее, она слово-то такое забыла – «лучше». Вообще все цензурные слова забыла, кроме «Тео». Собственный голос звучал будто со стороны; требования и мольбы, одна похабнее другой, так и просились наружу вместе со стонами и рваным дыханием. Особенно когда Тео прихватывал губами её соски, шею, врывался языком в её рот, в перерывах бормоча бессвязную чушь, из которой только и получалось разобрать, что «Кори» и «моя». Она не возражала, ей сейчас того и хотелось. Лёгкая боль только добавляла остроты удовольствию, сносящему крышу и будто разрывающему изнутри на мелкие ошметки; перед глазами всё плыло и кружилось так, как и спьяну не бывало. Кори горела и плавилась в чужих руках, будто огарок свечи в луже оплывшего воска, и так было хорошо, что даже на секунду останавливаться не хотелось.
– Твоя, – отозвалась Кори, чувствуя себя так, словно вот-вот растечется по постели, как какое-то стрёмное желе. – Твоя, твоя, чья ещё-то…
Тео склонился к ней, мазнул холодными губами по пылающей шее, едва ощутимо прикусил кожу… Этого хватило, чтобы копившееся в ней возбуждение хлынуло через край. И снова – пресловутые молнии, мелкими искрами прошивающие кожу. Как если бы Тео колдовал, как если бы они оба прямо сейчас были на полигоне. О горячке боя Кори знала не понаслышке, однако только сейчас поняла, насколько сильно она уступает горячке любовной. И насколько ценнее любой победы может быть чужой протяжный стон, сливающийся с собственным; и вздрагивающее в объятьях тело; и сорванное «люблю», сказанное куда-то в шею…
