Как бороться с тенью, когда ты сама – тоже тень?
Тьма обрела очертания. Непривычно ласковая и прилипчивая, как оголодавшая псина, она тянулась к Киаре ледяными пальцами, сияла жуткими алыми глазами, шелестела многоголосым полушепотом:
«Госпожа… дай нам силу, госпожа!»
Хватка чужих рук становилась осязаемой, холодные пальцы теплели, а саму Киару сковывала незримая корка льда. Она дернулась, пытаясь вырваться, и… проснулась.
«Охренеть. – Не без усилия Киара подняла руку, чтобы утереть лоб – сухой, как ни странно. – И что это было?»
То, что с ней творилось несколько часов назад, больше всего походило на откат от сильного темного проклятия: дурнота, слабость, могильный холод. Сейчас, слава богам, было просто зябко, хотя это вообще за гранью реальности, когда рядом спит горячий как печка боевик. Как тот умудрился безмятежно уснуть в обнимку с мертвецки холодной некроманткой – тоже хороший вопрос.
«Хороший вопрос – это что он вообще позабыл у меня в кровати, – подумала Киара. Сама мысль о постороннем мужике в ее спальне, куда высочайше дозволено входить лишь господину Энобусу и Зейре, причиняла жуткий дискомфорт. – А, ну да. Ты, дурында, возжелала большую грелку».
Чтобы согреться, можно было усилить кровоток, что она сейчас и сделала. Однако в том состоянии, в котором Марк нашел ее, легче легкого было вскипятить себе кровь или сотворить еще что-нибудь не слишком полезное для здоровья. Также можно было позвать Зейру – ей не внове обязанности большой грелки. Но та уже наверняка где-то в районе Золотых Ворот, выносит мозги бедолаге Шадару херг Ларту.
Киара вздохнула, небрежным взмахом руки зажгла висящий над кроватью ночник, неохотно села на кровати. Бусик, устроивший гнездование в ее волосах, недовольно перевернулся на спину и растянулся на полторы подушки. Его пушистый хвост мазнул Марка по щеке; тот поморщился, но просыпаться пока не надумал.
«Я об этом точно пожалею, – флегматично подумала Киара, раздирая пальцами спутанные кудри и созерцая спящего в ее постели боевика (боги, звучит кошмарно, хоть с крыши прыгай). – Хотя нет, уже жалею, – поправилась она. – А, да кого я обманываю?..»
Во сне Эйнтхартен жестоко и беспощадно выглядел на свои двадцать пять, не больше и – слава богам! – не меньше. Не спасали дело ни размах плеч, ни мужественные черты лица, ни даже трехдневная щетина. К такому и приставать-то стремно, тянет скорее обнять да накормить. (А потом уже и приставать можно… С чистой, так сказать, совестью!)
«И что меня вообще заклинило? – недовольно подумала Киара, мимоходом уложив ладонь на лоб Марку – нечеловечески горячий, вот же!.. – и тщетно пытаясь пригладить непослушные черные вихры. – Знаю ведь, что с боёвкой путаться – только нервы мотать…»
Когда ее пальцы сами собой скользнули за воротник его рубашки, на запястье легла чужая ладонь, горячая и сильная, довольно ощутимо сжав. Кожу тут же закололо от множества маленьких искр – интересная реакция, ничего не скажешь. И необычная – к двадцати пяти годам самые безнадежные маги выучиваются сдерживать спонтанные всплески силы.
– Киара? – хриплым ото сна голосом поинтересовался Марк, явно удивленный ее присутствием и обстановкой. Не дожидаясь ответа, он протянул к ее лицу свободную ладонь. Коснулся пальцами лба, скул и напоследок легонько погладил по губам. И, кажется, облегченно выдохнул, прежде чем тоже сесть в постели и с явным подозрением во взгляде выдать: – Как рядом с ледышкой спал. Что с тобой было?
– Откат, должно быть, – наспех соврала Киара. Или не соврала, тут уж разобраться надо. – У некромантов так бывает: темная магия для организма не слишком полезна, а уж в таких количествах… В общем, поменьше надо резерв выжимать до полного истощения. Вот.
«Вроде бы складно вышло», – решила она, машинально поправив ворот мятой рубашки, съехавшей на плечо. Собственная почти раздетость вдруг вызвала нечто сродни смущению, тем более что Марк явно не оставил без внимания эту самую раздетость. А ведь, казалось бы, смущение и некромант друг от друга далеки, как Западный Предел от Шафрийского Халифата.
Он неотрывно следил за ее нервными движениями, затем потянулся к ее плечу, выше поднимая пресловутую рубашку.
– Эта тоже от Фалько? – хмыкнул он, хотя Киара могла поклясться, что ответа на этот вопрос ему знать не хочется.
Вся ситуация была до того неловкой и откровенно дурацкой, что всерьез хотелось выйти в окно. И никогда больше не смотреть в сторону всяких там зеленоглазых брюнетиков, с чего-то решивших, что имеют право проделывать подобные фокусы с ее мозгами. И ведь нет в проклятом Эйнтхартене ничего такого – ну высокий, ну симпатичный, глаза еще эти зеленющие… Мало ли таких среди имперских магов? Ну, или шафрийских – на имперца Маркус не слишком-то похож, отчего возникали сильные сомнения в его происхождении.
– Рубашка? Нет, это так… от Гейба осталась пара-тройка пижонских шмоток. – Она передернула плечами; настроение мгновенно скакнуло вниз. – Руки не дошли выбросить, теперь вот… приспособила. А что? Тряпка – она тряпка и есть… лишь бы гвоздикой не воняло, – пробормотала Киара, понимая, что все это уж больно смахивает на оправдания. И было бы еще перед кем оправдываться!
Марка ее слова тоже не очень обрадовали, хотя причин этому Киара не видела. Не ревнует же он, право слово?
Но он ревновал, и это было заметно невооруженным глазом, невзирая на его слова:
– И то верно.
– Так зачем приходил-то?
Своевременный вопрос, ничего не скажешь.
«Ты бы еще через пару часиков спросила. У Бусика, например».
Эйнтхартен поднял голову и некоторое время смотрел на нее, раздумывая, что сказать. Хотя, как на взгляд Киары, ничего сложного в ее вопросе не было.
– Извиниться хотел. За то, что наговорил у Дальгора, – наконец, неохотно отозвался он. А потом вдруг улыбнулся, совсем как там, у реки: – Ну и, видимо, чтобы согреть тебя. Если что, я не прочь повторить.
– А я что-то как-то против. – Киара поежилась. Пусть кровообращение и восстановилось, но не покидало ощущение подавленности и какой-то странной гадливости – словно близится неприятность, в которую ни за что не захочешь вляпаться. – Котика погрей, – предложила она, стараясь удержать на лице и в голосе ехидное веселье.
Каждой своей шерстинкой демонстрируя глубочайшее презрение к дерзкому собачнику, что посмел вторгнуться в исконно кошачьи владения, господин Энобус неторопливо потянулся, махнул на прощание своим роскошным хвостом и с оскорбленно-величественным видом прошествовал на кухню. Видимо, отправился заедать горечь хозяйской измены и злодейски точить когти в неположенных местах.
– Сдается мне, твой кот от меня не в восторге, – усмехнулся Марк и поднялся с постели, попутно поправляя одежду.
– Мой кот не бывает в восторге, – пожала плечами Киара, тоже поднявшись. – Ну разве что от говяжьей вырезки. О, раз уж ты все равно здесь, надо бы отдать…
