– Отнюдь не взаимно, – бросила Киара, едва разжимая зубы. – Лицезрение расфранченных придворных дегенератов никак не попадает под мое определение счастья, поэтому давай говори, что тебе нужно, и выметайся.
– Годы идут, а моя Киара по-прежнему мила и прелестна как дюжина линяющих гадюк, – с сарказмом констатировал Гейбриел.
Но когда сигарилла вместе с мундштуком осыпалась прахом – больше невозможно было терпеть удушливую гвоздичную вонь, – его некромантская светлость несколько спала с лица.
– Нет, прошу прощения – как две дюжины, – картинно вздохнув, он отряхнул перчатку и воззрился на Киару с явным предвкушением на лощеной физиономии. А затем весьма опрометчиво прошагал к столу и уселся напротив. – Пташечка моя сладкоголосая, я выметусь тогда, когда сам пожелаю. У меня карт-бланш на любые действия в стенах вашей богадельни, чем я и не преминул воспользоваться…
– С какого это перепуга, драгоценный?
– Разрешение за подписью самого императора, моя милая Киара. Даже ты не настолько обнаглела, чтобы оспаривать его решения, с каким бы пиететом милорд Константин ни относился к тебе лично.
– Гейб, родной мой, – Киара вернула ему гаденькую усмешку, мысленно наматывая его кишки на кулак, – я плевать хотела, что за бумажонку тебе подписал милорд Константин. Из уважения к нему я тебя немножко потерплю, но командовать ты здесь точно не будешь.
– Я первый некромант империи!
– Ты бездарный ублюдок, которого я восемь лет тащила на своем горбу! – рявкнула Киара, от души долбанув кулаком по столу. По столешнице прошла трещина; пришлось задышать на счет, чтобы не разнести к демонам половину этажа. Сильным независимым женщинам с котами не пристало проявлять столь вопиющую несдержанность, особенно если сие грозит финансовыми потерями и ответственностью пред лицом закона. – И с твоим мнением никто здесь не будет считаться, – продолжила она уже спокойнее. – Да, ты умудрился предать меня дважды и остаться в живых, но это говорит отнюдь не в твою пользу, Гейбриел. Всем известно, сколько раз я вызывала тебя на дуэль и сколько раз ты, жалкое подобие магистра, отоврался. О Хладная! Мне что, надо выйти на площадь в торговый день и проорать: «Гейб, твоя мать – шлюха»? Впрочем, это не оскорбление, а констатация факта…
– На свою мать погляди! – взвился Гейб. Нападки на легкомысленную матушку он воспринимал весьма болезненно – из любви не столько к матушке, сколько к себе и своей репутации в приличном обществе. – Дуэль? Много чести мною же отмытой деревенщине! До́лжно ли мне, самому Лейернхарту, марать руки об дочурку торгаша и полукровной вырожденки?!
– За столько лет ты, никчемный лицемер, мог бы придумать оскорбления поновее… Ой, прости, это ведь слишком сложно для существа, чьи мозги размером с вишневую косточку! – Она вдруг снова ощутила себя хозяйкой положения, и это помогло немного совладать с бурлящей, разъедающей нутро ненавистью к этому вонючему предателю. – Ладно, крысеныш, слушай сюда. С результатами твоего расследования я ознакомилась и скрепя сердце готова их принять. А теперь взял их в руки и пошел переписывать по регламенту, так как, увы, в нынешнем виде они годятся лишь для вставки в дерьмовый бульварный романчик.
– Да не знаю я ваших регламентов! – возмутился Гейб.
– Не моя проблема, родной! – Киара одарила его едкой ухмылочкой и развела руками. – Следующий вопрос. На кой хрен для простого, как две твоих извилины, железного ножа понадобилась экспертиза независимого артефактора? Я тебя уверяю, там магии по нулям.
Взгляд Гейба бешено заметался по комнате – в этот миг конфетный красавчик в самом деле приобрел поразительно сходство с крысой. Но тут же взял себя в руки.
– Ты, пташка моя, ни разу не артефактор, – поведал он очевидную вещь, возвращаясь к излюбленному снисходительному тону. – Уж прости, что не доверяю твоим… обрывочным познаниям. Знаю, полицию консультирует госпожа Линдтерн, но ты же понимаешь мое нежелание к ней обращаться?
Она понимала, о да, – госпожа Линдтерн мечтала так и эдак проклясть сиятельное угробище почти так же сильно, как сама Киара.
А еще она понимала, что ее подозрения пусть и остаются недоказуемы, но крепнут с каждой секундой.
– Недостойная дилетантка благодарит тебя за разъяснения, дорогой Гейбриел, – сахарным тоном поблагодарила Киара. – Это все, что я хотела знать. Теперь пошел вон отсюда. Иначе тебя вынесут, предварительно сметя в совок.
– Ха? – делано изумился Гейб, закидывая ногу на ногу. – Нет уж, посижу еще. Я, может, соскучился по твоей дивной мордашке и поганому языку.
Желание вывернуть ублюдочного Лейернхарта наизнанку пришлось подавлять нечеловеческим усилием воли.
Нет, она могла бы вывернуть… ну, или хотя бы выкинуть этот патлатый дар небес в ближайшее окно. Однако император, лично подписывающий засранцу всякие сомнительные бумажки, такого произвола явно не одобрит.
– Отлично. Тогда поступим по-другому. – Она резко сорвалась с места и шагнула было в сторону капитанской каморки. Но идти дальше не пришлось: оказывается, Стэн уже какое-то время наблюдал за представлением в дверях, а из-за его мощного плеча опасливо выглядывала Анни. – Стэн, я в морг. К моему приходу настоятельно прошу тебя убрать это отсюда. Работать меньше чем в десяти ярдах от твоего приятеля я отказываюсь.
И, прежде чем кто-нибудь успел ее остановить, Киара вышла в коридор. Дверь за ней, оглушительно хлопнув, разлетелась в щепу.
⁂
Разговор, состоявшийся на похоронах, Марк бы с радостью перенес на пару лет вперед. Не потому, что его хоть как-то трогала смерть пары сотен человек, – чужие жизни не слишком волновали и до того, как сломался трансформатор. Нужно время, чтобы окончательно свыкнуться с мыслью: отсутствие человечности в его случае вполне нормально.
Наверное, еще там, на балконе, нужно было сказать что-то, поддержать Киару и успокоить, но нужные слова никак не желали находиться. Только голова всякий раз начинала болеть сильнее, стоило глянуть на нее, подозрительно косящуюся и ожидающую хоть какой-то реакции.
Киару было жаль. Потому что те люди – они мертвы, а мертвым, как известно, глубоко наплевать, кто из живых разводит по ним сопли. А Блэр – вот она, живая, красивая, сильная и явно желающая ту часть своей жизни забыть раз и навсегда. И вряд ли ей на самом деле нужна его жалость. Она вообще мало кому нужна.
Реакцией стала трещина в стене, когда очередная попытка вызвать в себе чуть больше эмоций по отношению к этой истории не увенчалась успехом. В ответ на это Киара, которая в любой другой ситуации разразилась бы лекцией о хреновом контроле или потащила бы на полигон, придала стене прежний вид одним взмахом руки. И, бросив что-то вроде: «Побудь один», ушла.
Бежать за ней Марк не стал. Попытался окликнуть, но без всякого энтузиазма, мысленно соглашаясь: им стоит отдохнуть друг от друга, а самой Киаре – в одиночку переварить свалившиеся на ее голову отношения с ним.
На работу Марк шел с неохотой, впервые в жизни малодушно подумывая взять отпуск подольше и отправиться ловить рыбу в Ледяном озере. Одно но: маменька-лич до сих пор разгуливает по Иленгарду, а значит, прихватить Киару с собой – наводить порядок на ближайшем кладбище, как завещала бабушка, – никак не выйдет. А засыпать без нее спустя столько совместных ночевок вряд ли получится.
