Через минуту они окружат командира, и невозможно будет вести огонь, и тогда их останется пятеро против более чем сотни колонистов.
Но те вдруг притормозили.
До того шли с постоянной скоростью, но когда Макнамара встал напротив них, сбили шаг, а потом и остановились в нескольких шагах от него, несмотря на то что сержант продолжал держать оружие на плече, выставив обе руки ладонями вперед в их сторону. А может, именно поэтому они и остановились?
Рядовой тряхнул головой с недоверием и ослабил хватку на оружии, глядя на обмен фразами между Колином Макнамарой и несколькими самыми громкими гражданскими. С расстояния более чем в тридцать шагов он толком не слышал, о чем командир говорит с пришедшими. Порой кто-то кричал что-то неясное, а несколько человек подхватывали эти вопли, но отдельных слов было не разобрать. Некоторые жестикулировали.
Кто-то выступил вперед, но, заметив, что он один, заколебался и отступил.
В десятке метров от Марчина направленный в землю ствол пулемета Шкафа подпрыгнул на миг, но снова опустился и стал легонько двигаться из стороны в сторону, вслед за взглядом высматривающего угрозы солдата. Киса нервно закусила губу, поглядывая то на Макнамару, то на Вежбовского.
Парадоксальным образом ее неуверенность приводила к тому, что поляк почувствовал себя лучше. Она словно помогала его собственной неуверенности: он знал, что не только он колеблется. В группе охраны только она и думала как Вежбовский.
Макнамара был сержантом, к тому же куда старше по возрасту, чем рядовой. Всегда казалось, что он знает, что делать. Более того, в сложных ситуациях он не колебался. Это была черта, которая пробуждала зависть Вежбовского, но одновременно делала командира существом совершенно иного вида. Впрочем, точно так же было и с Соколиным Глазом, который казался – несмотря на спокойный голос и примирительный тон – несколько и не человеком уже.
Шкаф… Шкаф, когда покидал гарнизон, становился машиной для ведения войны, лишенной человеческих чувств, послушной приказам безо всяких раздумий. Он и Вайсс с этой точки зрения были похожими – казались ответом на молитвы фронтовых офицеров об идеальных солдатах.
Среди этих людей Киса была… нормальной. Порой боялась, не понимала некоторых вещей, нервничала, совершала ошибки. И если Марчин к некоторым людям чувствовал уважение и считался с их мнением, то Кису он просто любил.
Он махнул Кисе, рассчитывая, что его улыбка будет воспринята как успокаивающая. И это, кажется, подействовало, потому что девушка улыбнулась в ответ.
И как раз тогда дверь гарнизона отворилась.
– Оба за мной. – Картрайт, проходя мимо, даже не взглянула на них. Киса только шевельнула губами в немом «упс», и они направились за быстро идущей лейтенантом.
На лейтенанте были шлем и броня, а на плече – автомат. Гражданские узнали ее, только когда вся троица приблизилась на несколько шагов.
– Отпусти О’Коннелов!
– Пришла наконец!
– И Маллигана!
– Глупая девка!
Группа двинулась в ее сторону, но сейчас же сбилась с шага, когда ведущие поняли, что им пришлось бы столкнуться с неподвижно стоящим сержантом. Киса неуверенно приподняла ствол, продолжая, впрочем, целиться в землю. Вежбовский нервно прошелся взглядом по демонстрантам. Теперь, когда он был ближе, замечал больше подробностей, но совершенно утратил контроль за ситуацией в целом.
Например, только теперь он заметил, что каждый из горняков носит на руке зеленую повязку. Живой цвет пробуждал воспоминания о куске половой тряпки в жилой секции – до того, как по той прошлись грязные подошвы.
– Сержант. – Картрайт встала рядом с Макнамарой. Солдат кивнул и отступил на полшага.
Хотя из-за брони и шлема она казалась больше, Джейн Картрайт рядом с сержантом все еще выглядела как ребенок. В противоположность сержанту, она не делала никаких жестов. Стояла выпрямившись, с заложенными за спину руками, молча всматриваясь в стоящую напротив толпу.
Однако по какой-то причине колонисты перестали покрикивать, и постепенно на улице воцарилась тишина, нарушаемая лишь работающими вдали механизмами шахты.
– Ваш протест отмечен, – начала лейтенант, – и я опасаюсь, что вы ничего не можете им достигнуть. Задержанные будут освобождены, едва только мне будет выдан виновный в нападении на моих людей.
– Они ни в чем не виноваты! – крикнул кто-то, и несколько голосов сразу же к нему присоединились.
– Это преступные условия!
– Выпустите их!
– Да к чертям вашу херовую справедливость!
– Если кто думает, что демонстрация повлияет на мои решения, то он ошибается. – Картрайт продолжала, не повышая голос, но среди криков ее наверняка мало кто слышал.
– Валите из нашего дома!
– Забирай своих шавок!
Кто-то бросил камень, который пролетел между Макнамарой и стоящей в паре шагов перед ним офицером.
Картрайт не отреагировала.
– Мы не желаем силовых решений. Расходитесь по домам и придите небольшой группой – тогда мы поговорим, – продолжала она тем же тоном.
Очередной камень – вернее, как заметил Вежбовский, кусок металла – вылетел из толпы. Этот был точнее. Киса охнула и покачнулась после удара в шлем.
– Вард, короткую очередь над головами. – Офицер отступила на шаг.
– Шкаф, н… – Серия из пулемета оборвала сержанта на полуслове. Толпа заволновалась. Несколько человек упали на землю, некоторые принялись убегать. С десяток двинулись вперед.
Марчин перезарядил гранатомет на спецзаряды и выстрелил в бегущего на него шефа энергетического подразделения Двенадцатки. С нескольких шагов он не мог промазать. Мужчина сложился пополам, когда резиновая пуля ударила его в живот. Бегущий за ним Боб, хозяин паба на главной улице, споткнулся и растянулся на мокром бетоне улицы. Чуть дальше Макнамара сделал короткий шаг вперед, встав между нападавшими и Картрайт. Первому он выстрелил спецзарядом в грудь почти в упор. Гражданский полетел назад, выплюнув облачко крови. Следующий замахнулся на сержанта ключом, но попал в броню. Солдат ударил его металлическим прикладом автомата, вызвав короткий вскрик.
Вежбовский еще увидел, как напуганная Киса, лежа на земле, стреляет в наклоняющегося над ней великана в синей защитной каске. Должно быть, заряд попал в подбородок, потому что голова мужчины подпрыгнула, словно ударенная молотом.
Еще одна серия Шкафа разодрала воздух, а над толпой пронеслась светлая линия «каждый пятый – трассирующий».
– Прекратить огонь! Всем, кроме Варда, прекратить огонь! – Поляк услышал в наушниках крик Картрайт. Кусок металлической трубы, крутясь, вылетел из толпы и со звоном ударил его в броню. Он выстрелил еще одной резиновой пулей, неприцельно, просто в направлении врага. И тогда что-то тяжелое ударило его в лоб, сразу под краем шлема. Он осел на одно колено, сражаясь с разноцветными искрами перед глазами.
