Наконец наступил последний день Праздника. Мужчины и женщины облачились в торжественные одежды из лилий. На них были венки, гирлянды и головные уборы из листьев. При этом они пили огромное количество занкры. Во второй половине дня они танцевали, а к вечеру хор пьяных голосов превратился в дикий вой. Затем ворота храма открылись и внутри загорелись факелы.
– Скоро друзья Хоскинса увидеть пир канкилона, – заметил Шан Ди.
Он был взволнован, словно сожалел о заключенной сделке.
– Нельзя жрецы позволять вас видеть, – предупредил он.
Максвелл и Паркс повторили свое обещание.
Примерно около полуночи они решили, что аборигены уже настолько пьяны, что ничего не замечают. Максвелл и Паркс выскользнули из своей хижины и направились через поляну к храму, пытаясь не наступить на лежащих повсюду томбовианцев. Они остановились возле дверей храма и заглянули внутрь. Оргия была в самом разгаре. Они увидели пир. Двое служителей храма отрывали лапы канкилона и протягивали орущее существо жрецу. Высший жрец принимал канкилона и резкими движениями вырывал у него клыки. Он складывал клыки в корзину, стоящую у главного идола. Труп паука жрец бросал визжащим аборигенам. Начиналась возня, слышался крик разочарования, когда не успевший абориген видел, как более быстрый соплеменник вонзается зубами в мешок с ядом.
Паркс схватил Максвелла за руку.
– Я… Мне нужно вернуться в хижину, – задыхаясь, сказал он.
– Что случилось? – резко спросил Максвелл. – Не можешь смотреть? Мы же не слабонервные миссионеры.
– Э-это не то. Я забыл про укол. Смотри, как трясет. Ты оставайся. Я мигом.
Максвелл отпустил его. В этом не было ничего необычного, а он не хотел упустить ни одну деталь проводимого ритуала. Он проводил взглядом исчезающего в темноте Паркса и начал поворачиваться обратно к храму.
Он не закончил поворот. Его обхватила сильная рука, а вокруг ног обвилась чужая нога. По плоским ступням он понял, что попал в лапы томбовианца. Затем он услышал насмешливый голос. Это был голос Шана Ди. Шан Ди был очень пьян. От него воняло занкрой.
– Землянин хотеть длинную жизнь, да? – с насмешкой спросил абориген. – Окей, окей. Землянин получать долгую жизнь. Землянин получать сок канкилона.
Максвелл почувствовал, как под дикий хохот обезумевшего томбовианца, его тянут назад. На его лице оказалось волосатое нечто. Он не мог дышать. Он отбивался и попытался закричать. Шан Ди именно этого и хотел. Зубы Максвелла прорвали мягкий мешок с ядом канкилона. В рот полилась отвратительная, вызывающая тошноту маслянистая жидкость. Она лилась по щекам и плечам. Максвелл чувствовал себя оскверненным и грязным. Он хотел умереть на месте. А затем с ним что-то произошло.
В одно мгновение исчезли и тошнота, и отвращение. На их место пришло возбуждение, экстаз, которого он никогда не испытывал. Он больше не был больным человеком и никогда им не станет. Он был силен и здоров – чемпион среди чемпионов. Жизнь была прекрасна. Он должен был выразить это чувство. Максвелл издал боевой клич, потрясший поляну. Затем всё закружилось. Огни то загорались, то потухали. Крики внутри храма стихли, как будто он оказался далеко от них. Больше Максвелл ничего не помнил.
Он проснулся, когда зарождалось утро следующего дня. Он лежал лицом на земле за пределами храма. Какое-то время он не шевелился, ожидая приступа головной боли. Ужасная интоксикация, о которой он вспомнил, должна была принести с собой головную боль, причем самую ужасную. Но голова не болела. Не было неприятного вкуса во рту. Максвеллу пришлось признать, что чувствует он себя хорошо, что в сложившихся обстоятельствах было унизительным. Он даже подумал о том, не сошел ли он с ума. Он осторожно встал, ожидая появления судорог. Дрожи не было. Он был совершенно здоров. Он перестал волноваться и быстро вскочил на ноги, тут же пожалев об этом. Его голова обо что-то ударилось, после чего сразу последовал грохот. Он удивленно уставился на то, что упало. Это были три палки, концы которых были связаны веревкой. На него с мертвой улыбкой уставился череп. Ночью кто-то построил над ним эту конструкцию – предупреждение о том, что он табу, что он проклят!
Максвелл бросил взгляд на храм. Двери были закрыты и заперты. На поляне также было пусто. Хижины опустели, аборигены ушли. Праздник завершился. Теперь все было табу. Часы Максвелла говорили, что наступила вторая половина дня. Он проспал не одну ночь.
И тут он вспомнил о Парксе и его сердце дрогнуло. Паркс сказал, что вернется. Где он? Шан Ди напал и па него? Максвелл огляделся, но никого не увидел. Он начал ходить кругами по поляне.
Он резко остановился возле хижины. Там стояла еще одна тренога. Но это было еще не всё. Рядом торчала палка с отрубленной головой томбовианца, а примерно в футе от палки были разбросаны обглоданные кости – почти человеческие кости. Голова принадлежала Шану Ди. Это означало, что Шан Ди нарушил закон и понес наказание. Это было жутко. Максвеллу стало страшно от того, что может оказаться внутри хижины.
В хижине все было очень плохо. Обе комнаты представляли собой неразбериху из уничтоженного имущества. Большая часть научного оборудования была безнадежно испорчена, а пищевые брикеты были перемешаны с химикатами. Весь табак исчез до последней щепотки. Но хуже всего было то, что помещение пропиталось запахом парако- брина. Объяснение нашлось быстро – разбитые ампулы и сломанные шприцы. Грабители, подобно нацистам, уничтожили все, что не представляло для них никакой ценности.
Однако в тот момент Максвелла это не волновало. Он хотел найти Паркса. И он нашел его под кучей разорванной одежды. Максвелл снял с него изодранные вещи и с подавленными чувствами опустился перед ним на колени. Он чувствовал себя убийцей, потому что Паркс не хотел отправляться в эту безнадежную экспедицию. Именно Максвелл настоял на поездке. Напряженное лицо Паркса было мертвенно-бледным, а сутки неконтролируемых конвульсий истощили тело так, как этого не могли сделать появляющиеся несколько раз в неделю судороги. Паркс не успел сделать укол, и болезнь прогрессировала. Максвелл должен был предвидеть это и вернуться в хижину вместе с ним. Теперь уже было поздно. Паракобрина больше не было. К утру Паркс умрет. Максвелл несколько минут сидел на полу, бичуя себя за содеянное. Он был охвачен неприятными мыслями. Затем неожиданно его осенило. Но ведь он сам пропустил не меньше двух уколов! Все еще не веря в это, он вытянул вперед обе руки. Он не заметил и намека на дрожь. Как… почему…
В следующий же миг Максвелл вылетел на улицу и начал обыскивать другие хижины. Скоро наступят сумерки, поэтому нельзя терять времени. В одной из хижин он нашел сеть для канкилона. В другой он обнаружил сломанную клетку,* которую ему удалось быстро починить. И он направился к краю болота.
Максвелл быстро понял, что ловить хитрых канкилона живьем нужно группой. Первые пауки, которых он заметил, быстро ускользнули от него. Четвертый кружил вокруг и яростно отбивался. Максвеллу было не до игр. Если паук умирает, то его яд теряет свою силу? Он не знал этого. Но он знал, что должен добыть яд, даже любой силы, как можно быстрее. Он воткнул нож в монстра и смотрел, как он умирает. Так как никакой емкости у него с собой не было, он оторвал кусок рубашки и смочил его в яде, после чего сразу же побежал к Парксу.
