Мое горло прочищается.
Чары спадают.
Жар приливает к лицу, и я отвожу взгляд, коря себя, что не сделала это раньше.
Слышу, как главнокомандующий сердито бормочет сквозь зубы:
– Невероятно. Опять то же самое.
Я поднимаю взгляд.
– Аарон, вон отсюда! – резко велит главнокомандующий.
Мальчик – значит, его зовут Аарон – очень удивлен. Он секунду пристально смотрит на главнокомандующего, переводит взгляд на дверь. Но не двигается.
– Делалье, пожалуйста, выведите моего сына из комнаты, он, кажется, не в состоянии вспомнить, как надо переставлять ноги.
Его сын.
Ну надо же. Теперь понятно, в кого он такой красавчик.
– Да, сэр, конечно, сэр.
Невозможно понять выражение лица Аарона. Я ловлю его взгляд, потом еще, а когда он замечает, что я на него смотрю, то хмурится. Задумчиво.
Молча отворачиваюсь.
Аарон и Делалье проходят мимо меня к двери, я делаю вид, что не слышу его шепот: «Кто это?», и они выходят.
– Элла? Все хорошо?
Я моргаю, медленно счищаю паутину тьмы, застилающей мне зрение. Звезды взрываются и блекнут в глазах, я пытаюсь встать. Ковер будто соткан из зерен попкорна, они втыкаются мне в ладони. Металл впивается в тело. На мне наручники, светящиеся браслеты, они пиявками присосались ко мне, вытягивают из меня жизнь, в их слабом синем свете руки кажутся зловещими.
Возле двери стоит женщина и смотрит на меня. Она улыбается.
– Твой отец и я, мы подумали, что ты, наверное, проголодалась. Мы приготовили ужин.
Не могу даже пошевелиться. Кажется, ноги прикручены к полу, розовые и фиолетовые стены, пол и потолок словно набрасываются на меня. Я внутри странного музея: похоже, моя бывшая детская. Смотрю на свою, вероятно, биологическую мать – и чувствую, что меня сейчас вырвет. Огни вдруг загораются ярче, голоса звучат громче. Кто-то подходит ко мне, все движения представляются гротескными, шаги молотом отзываются в ушах. У меня темнеет в глазах. Стены опрокидываются. Пол встает на дыбы.
Я падаю.
Целую вечность я не слышу ничего, кроме собственного сердца. Его стук, оглушающий, сбивчивый, атакует меня, причиняет адскую боль; я, скрючившись и прижав лицо к ковру, ору.
Я бьюсь в истерике, внутри меня все дрожит, женщина поднимает меня, пытается обнять, я вырываюсь и ору, ору…
– Где все? – ору я. – Что случилось со мной? – ору. – Где я? Где Уорнер и Кенджи и, о господи… О господи… Все те люди… Все те люди, которых я уби-ила…
Тошнота подступает к горлу, мне страшно, ужасные воспоминания мучают меня, я не могу прогнать их: развороченные мертвецы, кровь, стекающая с искалеченных тел, – что-то пронзает мой ум, что-то острое и ослепляющее, и внезапно я падаю на колени, исторгая скудное содержимое желудка прямо в розовую корзину.
Едва дышу.
Легкие работают на пределе, желудок выворачивает наизнанку, я судорожно хватаю воздух, руки трясутся, когда я встаю. Поворачиваюсь вокруг, комната вращается быстрее меня, перед глазами проносятся розово-фиолетовые пятна.
Ноги подкашиваются.
Меня снова подхватывают, на сей раз другие руки, и мужчина называет меня дочкой и держит в объятиях, точно своего ребенка, и говорит:
– Милая, ты больше не должна думать о них. Сейчас ты в безопасности.
– В безопасности? – Я отшатываюсь, мне страшно. – Кто вы?
Женщина берет мою руку. Стискивает мне пальцы, когда я пытаюсь освободиться от ее хватки.
– Я твоя мать, – отвечает она. – Я решила, тебе пришло время вернуться домой.
– Что… – Я вцепляюсь в нее обеими руками, – что вы сделали с моими друзьями?
Кричу и трясу ее, трясу так сильно, что она на какой-то миг по-настоящему пугается, поднять бы ее и швырнуть в стену со всей силы! Только нет ее, силы. Как отрезало, только гнев и адреналин сейчас со мной. В отчаянии кружусь по комнате. Галлюцинация, просто галлюцинация… как
вдруг
женщина ладонью со всей силы
бьет меня по лицу.
Я в ужасе, однако устояла.
– Элла Соммерс, – рычит она. – Прекрати истерику! – Ее глаза сверкают, впиваются в меня. – Что за нелепое поведение, полное драматизма? О друзьях она беспокоится! Эти люди тебе не друзья.
Моя щека горит, губы меня не слушаются, но я отвечаю:
– Нет! Нет, они – мои друз…
Еще пощечина.
Зажмуриваюсь. Открываю глаза. Голова идет кругом.
– Мы твои родители, – яростно шипит женщина. – Мы с твоим отцом забрали тебя домой. Ты должна быть благодарна.
Чувствую во рту вкус крови. Рукой касаюсь губ. Мои пальцы окрашиваются красным.
– Где Эммелина? – Кровь скапливается во рту, я сплевываю ее прямо на пол. – Вы тоже ее похитили? Она знает, что вы сделали? Что вы принесли нас в жертву Оздоровлению? Продали нас?
Стремительная пощечина, третья.
Моя голова гудит как колокол.
– Да как ты смеешь! – Лицо матери багровеет. – Как смеешь… Да ты без понятия, что мы строили все эти годы… Какие жертвы мы принесли нашему будущему…
– Тише, Иви, тише, – говорит папа и, успокаивая, обнимает ее за плечи. – Все будет хорошо. Элле нужно немного времени, чтобы прийти в себя, вот и все. – Он смотрит на меня. – Правда, Элла?
Тут до меня доходит. Все. Все становится предельно ясно…
Меня украла парочка психованных, и я никогда больше не увижу друзей. Друзей, которые, скорее всего, уже мертвы. Мои родители могли убить их. Всех.
Осознание этого обескураживает.
Слезы душат меня.
– Где Уорнер? – хриплю я. – Что вы с ним сделали?
Иви превращается в фурию.
– Ты и этот ублюдок! Если я хоть раз еще услышу его имя…
– Где Уорнер? – ору я. – Где он? Где Кенджи? Что вы сделали с ними?
Внезапно Иви сникает. Указательным и большим пальцами сжимает переносицу.
– Пожалуйста, – бормочет она, глядя не на меня, а на отца, – позаботься о ней, да? У меня ужасно болит голова, и надо сделать несколько срочных звонков.
– Конечно, любовь моя. – Отец вынимает из кармана шприц и быстро втыкает иглу мне в шею.
Кенджи
Определенно, общая комната нравится мне все больше и больше.
Прежде, когда я проходил через нее, всякий раз удивлялся: почему Уорнер решил, что нам нужна такая огромная общая комната? Много кресел и уйма свободного места. Я всегда считал это пустой тратой пространства. Втайне хотел, чтобы Уорнер использовал излишки площади под наши спальни.
