У меня отваливается челюсть. В буквальном смысле отваливается.
Касл – единственный, кто не удивляется.
– Вы – дедушка Уорнера? – вскакивает Адам.
Его перепуганный взгляд разбивает мне сердце.
– Да, – тихо отвечает Делалье. – По линии матери.
Он молча смотрит на Адама, его взгляд говорит: он знает. Знает, что Адам – внебрачный сын Андерсона. Он все знает.
Адам вновь садится, ему явно полегчало.
– Можно только представить, какой несчастливой была ваша жизнь, – отзывается Брендан.
Я поворачиваюсь к нему, удивленный тем, что услышал его голос. Он молчал все время. Зато сейчас, конечно же, ему надо проявить сочувствие. Даже к таким, как Делалье, кто скромно стоял в сторонке и молча наблюдал, как Андерсон толкает мир в пекло.
– Но я благодарен… Мы все благодарны, – заканчивает Брендан, – за вашу помощь.
Делалье выдавливает улыбку.
– По крайней мере, чем смогу. – Он отворачивается, чтобы уйти.
– Вы знали ее? – вдруг резко спрашивает Лили. – Как Эллу?
Делалье застывает на месте, наполовину повернувшись к выходу.
– Если вы – дедушка Уорнера, – продолжает Лили, – и долгое время были в подчинении у Андерсона, то должны были знать ее.
Медленно, очень медленно Делалье оборачивается к нам. Он, кажется, сильно нервничает, таким я его раньше не видел. Ничего не говорит, ответ написан на его лице. Его руки дрожат.
Господи!
– Как долго? – Еле сдерживаюсь от растущего во мне гнева. – Как долго вы ее знали? И ничего не сказали.
– Я не… Я н-не…
– Как долго? – Я повторяю свой вопрос, моя рука непроизвольно тянется к пистолету, который спрятан у меня за поясом брюк.
Делалье отшатывается.
– Пожалуйста, нет. – Его глаза становятся круглыми. – Пожалуйста, не спрашивайте меня об этом. Я вам помогу. Дам оружие и транспорт – все, что вам нужно, – но я не могу… Вы не поним…
– Трус, – бросает Назира, поднимаясь. Она выглядит сногсшибательно: высокая, сильная, непреклонная. Мне нравится в этой девушке все. Как она двигается. Как говорит. Как дышит. Все-все. – Вы смотрели и молчали в то время, как Андерсон мучил своих детей. Так ведь?
– Нет, – произносит Делалье в отчаянии, такого страдания на его лице я никогда не видел. – Нет, это не…
Тут Касл резким движением руки поднимает кресло и, не церемонясь, бросает его прямо перед Делалье.
– Сядьте, – командует он, неконтролируемое бешенство яростно плещется в его глазах.
Делалье подчиняется.
– Как долго? – снова спрашиваю я. – Как долго вы знали ее как Эллу?
– Я… Я зн… – Делалье безнадежно оглядывается. – Я знал Эллу с самого детства, – наконец признается он.
Чувствую, как в жилах стынет кровь.
Его ясное, четкое признание – это многое. Оно означает многое. Я сгибаюсь под тяжестью лжи, тайных заговоров. Тону в кресле, мое сердце ноет от боли за Джульетту: сколько же ей пришлось вынести от людей, которые должны были заботиться о ней. У меня нет слов, чтобы все высказать Делалье, бесхребетному куску дерьма. Назира – вот кто сохраняет присутствие духа и бросает ему обвинение.
Ее голос такой ласковый и в то же время убийственный.
– Вы знали Эллу с самого детства, – говорит она. – Вы были здесь, работали здесь, помогали Андерсону все это время. Это значит, что вы были его сообщником, когда он отдал ее жестоким приемным родителям, и вы просто стояли в стороне, а они ее мучили, Андерсон ее мучил, снова и снова…
– Нет, – выкрикивает Делалье. – Я не стоял в стороне. Предполагалось, что Элла будет воспитываться в обычной домашней обстановке. Что у нее будут заботливые родители и нормальное воспитание. Вот на каких условиях все согласились…
– Чушь, – перебивает его Назира, ее глаза мечут молнии. – Вы знаете так же хорошо, как и я, что ее приемные родители были чудовищами…
– Парис изменил условия соглашения, – сердито кричит Делалье.
Назира приподнимает брови, равнодушно смотрит.
Кажется, что-то развязывает Делалье язык: страх, или вина, или еле сдерживаемая ярость – слова льются нескончаемым потоком.
– Парис, как только Элла оказалась под его опекой, нарушил свое слово. Он думал, никто не узнает. Когда мы вступили в Оздоровление, мы были в одном звании. И так как мы с ним родственники, то часто вместе работали, бок о бок, в результате я оказался в курсе всех его дел. – Делалье качает головой. – Я слишком поздно обнаружил, что Андерсон выбрал приемных родителей, которые отличались жестоким, агрессивным поведением. Я указал ему на это, он аргументировал тем, что насилие от рук ненастоящих родителей заставит суперсилу Джульетты проявиться, и что у него есть факты, подтверждающие это. Я старался высказать свое беспокойство, составляя ему отчеты, докладывал совету командиров, что он губит девочку, ломает ее… А он выставил меня никчемным бесперспективным сотрудником, не желающим работать в интересах дела.
Я видел, как краска заливает шею Делалье, как он едва сдерживает гнев.
– Мои опасения никто не принимал всерьез. Меня даже понизили в должности. Наказали за то, что я выступал против тактики Андерсона. Но я-то видел, что Парис не прав, – тихо продолжает он. – Элла чахла. Когда я встретился с ней в первый раз, это была жизнерадостная девочка. Веселая и счастливая. – Он замолкает. – Понадобилось совсем немного времени, чтобы она стала холодной и закрытой. Замкнутой. Парис тем временем рос по службе, а меня вскоре низвели до положения чуть большего, чем его правая рука. Андерсон посылал меня к ней домой и в школу для проверки. Мне поручалось следить за ее поведением, писать отчеты о ее развитии.
Тщетно. Ее дух был сломлен. Я просил Париса поместить ее куда-нибудь в другое место… по крайней мере, вернуть ее в нормальную обстановку, где я мог бы присматривать за ней лично… но он настаивал, вновь и вновь, что насилие, которому она подвергается, даст результат. – Делалье встал и принялся ходить туда-сюда. – Парис надеялся произвести впечатление на Совет, надеялся получить награду, дальнейшее продвижение по службе. Вскоре его единственной задачей стало ждать, а мне вменялось пристально следить за Эллой, чтобы не пропустить ни малейшего сдвига в ее развитии. – Он замирает на месте. С усилием сглатывает. – Парис оказался безответственным.
Делалье опускает голову на руки.
В комнате такая тишина, что я слышу, как текут секунды. Мы все ждем, что он продолжит, однако он так и не поднимает головы. Я внимательно рассматриваю его – у него дрожат руки, трясутся ноги, он потерял самообладание – мое сердце молотком стучит в груди. Мне кажется, он вот-вот сломается. Что вот-вот скажет нам нечто важное.
– Что вы имеете в виду? – я тихо спрашиваю. – Безответственным?
