– Думаю, через минуту смогу.
Я чувствую ее недоумение.
– Что это значит?
– Если проживу еще подольше, тогда, может, расскажу.
Развеселить ее не удалось.
– Ты действительно через минуту сможешь бежать?
– Ох, как бежать? Ты же спрашивала, могу ли я идти?
– Лучше бежать.
Я горько усмехаюсь. Что ж, самое верное сейчас – использовать новую способность отца, несмотря на расстояние. Чувствую, как затягивается рана, соединяются нервы, восстанавливаются сосуды и даже кусочек кости, однако времени требуется больше, чем хотелось бы.
– Сколько длится обратный перелет? – спрашиваю я. – Не могу вспомнить.
– У нас реактивный самолет, так что около восьми часов.
Я киваю, хотя Назира не может меня видеть.
– Сомневаюсь, что проживу восемь часов с открытой раной.
– Мне все равно. Две минуты, и я тебя забираю.
Хмыкаю в ответ, полностью сосредотачиваясь на перекачке целительной силы в свое тело. Я, будучи раненным, никогда не делал ничего подобного и совершенно не представляю, сколько сил и нервов потребуется для восстановления. Я полностью истощен. Голова трясется, челюсть ноет – так сильно я сжимаю зубы от боли, а нога адски горит. В процессе исцеления нет никакого кайфа. Еще и отец постоянно перемещается, наверное вместе с Ибрагимом ищут меня, что еще больше усложняет задачу.
– Уходим через тридцать секунд, – предупреждает Назира.
Я стискиваю зубы.
– Пятнадцать.
– Черт.
– Ты что, ругаешься? – удивляется Назира.
– Боль невыносимая.
– Все. Время вышло.
И прежде чем я успеваю что-то сказать, она подхватывает меня и взмывает вверх.
Мы в воздухе.
Джульетта
Элла
Мы с Кенджи смотрим друг на друга в напряженном молчании. Идет последняя минута. Первые десять минут я рассказывала ему об Эммелине, потом он помог мне стереть кровь с рук и лица теми средствами, что нашлись на борту. Сейчас мы оба молчим, наш удвоенный страх целиком заполняет самолет.
По-моему, прекрасный самолет. Наверное. Мне не хватило присутствия духа, чтобы осмотреться или спросить: а кто из нас, собственно, знает, как им управлять? Но все это неважно, разумеется, если Назира и Уорнер вскоре не придут.
Неважно, потому что без него я никуда не полечу.
Должно быть, это написано у меня на лбу, потому что Кенджи вдруг хмурится.
– Послушай, – говорит он. – Я так же беспокоюсь о них, как и ты. Я не хочу оставлять здесь Назиру и, черт побери, гоню от себя мысли о том плохом, что может с ней случиться там. – Он тычет пальцем в дверь самолета, – но мы обязаны вытащить тебя отсюда.
– Кенджи…
– У нас нет выбора, Джей, – перебивает он. – Мы должны уехать, хочешь ты или нет. Оздоровление затевает какую-то подозрительную игру, а ты прямо в центре дерьма. Мы должны оградить тебя от этого. И сейчас моя задача – обеспечить тебе безопасность.
Я закрываю лицо ладонями и тут же их опускаю.
– Во всем виновата я, понимаешь? Я могла все предотвратить.
– О чем ты?
Я смотрю ему в глаза.
– Мне надо было больше узнать про Оздоровление. Прочитать его историю, понять мою связь с ним. Мне надо было узнать больше о Верховных главнокомандующих. Мне надо было лучше подготовиться. Черт, я должна была настоять на том, чтобы утопить труп Андерсона, а не думать, что он утонул вместе с кораблем. – Я трясу головой. – Кенджи, ну какой из меня Верховный главнокомандующий? Ты это знал; знал и Касл. Я подвергла опасности всех вас.
– Эй, – резко отвечает он. – Я никогда не говорил, что ты…
– Только Уорнер убеждал меня, что я справлюсь, хотя, наверное, я не верила ему по-настоящему.
– Джей, послушай. Я никогда не говорил, что ты…
– А теперь он пропал. Уорнер пропал. Все из «Омеги пойнт» мертвы. Все, что мы создавали… Все, над чем работали… – Чувствую, будто схожу с ума. – Я не могу его потерять, Кенджи. – Мой голос дрожит. Руки тоже. – Я не могу… Ты не знаешь… Ты не…
Кенджи с состраданием смотрит на меня.
– Прекрати, Джей. Ты разбиваешь мне сердце. Я не могу это слышать.
И тут я, сглатывая комок в горле, понимаю, что этот разговор – именно то, чего мне так не хватало. Чувства копились во мне неделями, и мне нужно было поговорить о них хоть с кем-то.
Мне нужен был друг.
– Раньше я думала, как мне тяжело. – Слезы застилают глаза. – Думала, что исчерпала до дна все выпавшие на мою долю кошмарные испытания. Но, честное слово, вот это были самые худшие дни в моей жизни.
Глаза у Кенджи глубокие. Серьезные.
– Ты хочешь об этом поговорить?
Я качаю головой, яростно тру щеки.
– Не думаю, что я смогу об этом говорить, пока не буду уверена, что с Уорнером все хорошо.
– Извини, Джей. Прости.
Я шмыгаю носом.
– Ты ведь знаешь, что мое имя Элла?
– Верно. – Он хмурит брови. – Э-э. Элла. Так дико.
– А мне нравится. Лучше, чем Джульетта.
– Ну, не знаю. По-моему, оба красивые.
– Угу. – Я снова отворачиваюсь. – Но Джульеттой меня назвал Андерсон.
– А Элла – твое имя с рождения. – Кенджи смотрит на меня с пониманием.
– Ага.
– Слушай, – вздыхает он. – Я знаю – последняя пара недель выдалась для тебя тяжелой. Я в курсе всей этой неразберихи с воспоминаниями и все такое. Даже прикидываться не стану, будто представляю, через что тебе пришлось пройти. Но ты не можешь во всем винить себя. Нет твоей вины, – продолжает он. – Всю жизнь ты была пешкой в центре заговора. И за последний месяц ничего не поменялось, ведь так? Будь добрее к себе. Ты столько вынесла.
Я дарю Кенджи робкую улыбку.
– Я постараюсь, – шепчу в ответ.
– Тебе уже лучше?
– Нет. Уехать без Уорнера, не зная, почему он не попал на самолет… Эта мысль убивает меня, Кенджи. Разбивает мне сердце.
Кенджи, вздыхая, отводит взгляд, ерошит себе волосы.
– Понятно. Тебя беспокоит то, что у тебя нет шанса все исправить.
Я киваю.
– Вот черт.
– Кенджи, нет. Не могу.
– Я понимаю, малышка, честное слово. Но нельзя. Если они через пять минут не появятся, мы стартуем.
– Тогда ты улетишь один.
– Ни за что! Не вариант. – Он поднимается на ноги. – Я тоже, как и ты, не хочу так поступать, но я хорошо знаю Назиру и верю, что она справится, а если она еще не вернулась, значит, ждет подходящего момента. Она выберется. И ты должна верить, что она доставит Уорнера. Хорошо?
