Я сказал: “Ладно, куда ехать?”
Он ответил: “Канзас-Сити”.
Мне показалось это шуткой. Я сказал, что смогу там оказаться не раньше трех-четырех часов ночи. Он ответил: “Либо приезжаешь сам, либо за тобой приедем мы”. Сказал, что встретит меня в аэропорту. У компании была на тот момент пара свободных “Лирджет”, так что в половине второго ночи я приземлился в Канзас-Сити.
Розенталь, ждавший в машине у аэропорта, представил меня водителю, Карлу ДеЛуне, угрюмому и неприятному типу. Розенталь обращался к нему по прозвищу – Крепыш.
Мы отправились до места назначения по запутанному маршруту, я заметил, что мы проезжали одни и те же места снова и снова. Прошло двадцать минут. Мы продолжали ездить кругами, и никто не говорил ни слова. Наконец, мы приехали в отель. Поднялись на третий этаж. Номер люкс со слегка приоткрытой дверью в смежную комнату.
В номере было довольно темно. Когда я вошел, меня представили седовласому старику по имени Ник Чивелла. Я понятия не имел, кто такой Ник Чивелла. Оказалось, что он был мафиозным боссом Канзас-Сити. Я протянул ему ладонь, но он сказал: “Я не желаю жать тебе руку”.
В номере был стул и журнальный столик, на котором стояла лампа. Мне велели сесть. Розенталь ушел. Я остался с ДеЛуной и Чивеллой, но мне было слышно, как люди входили в комнату и выходили из нее через смежную дверь, которая осталась у меня за спиной.
Чивелла обозвал меня всеми возможными ругательствами, а затем спросил: “Ты не знаешь меня, но будь моя воля, ты бы из этой комнаты живым не вышел. Но все же, учитывая обстоятельства, если будешь слушаться, то можешь и выйти”.
Когда я пожаловался на то, что свет от лампы меня слепит, он предложил помочь и вырвать мне глаза. Затем он произнес: “Ты не сдержал слово. Ты должен нам миллион двести тысяч, поэтому ты позволишь Левше делать все, что он пожелает”.
Я был в шоке. Я сказал, что не понимаю, о чем идет речь. Я и правда не понимал.
Он посмотрел на меня, положил на стол пистолет и сказал: “Ты сейчас же начинаешь говорить правду, или тебе не уйти из этой комнаты живым”.
Он спросил о моем договоре с Балистриери, и когда я ответил, что никакого договора с Балистриери нет, он спросил: “Что?” С некоторым удивлением. Он сказал, что хочет знать о договоре, который, как ему сказали, я заключил с Балистриери.
Я ответил, что единственным, о чем мы договорились, было мое обещание взять на работу его сыновей, и я рассказал ему о договоре опциона, объяснив, что мы от него отказались, поскольку планировали составить новый договор уже после заключения сделки.
Уже потом я узнал, что Чивелла был не в курсе моих дел с Балистриери – о предоставлении работы его сыновьям и пятидесятипроцентном опционе. Он думал, что Балистриери дали один миллион двести тысяч долларов комиссионных за то, что он выбил мне кредит. И поскольку Чивелла полагал, что тоже поспособствовал выдаче кредита через своего попечителя – Роя Уильямса, босса профсоюзов из Канзас-Сити и будущего президента всех профсоюзов, – он рассчитывал на свою комиссию в размере одного миллиона двухсот тысяч долларов.
Балистриери просил меня ни с кем не обсуждать наши дела, но при сложившихся обстоятельствах у меня просто не оставалось другого выбора. Я начал понимать, почему Балистриери так на этом настаивал.
Чивелла был суровым, но умным человеком. Он задавал мне вопросы, и я понимал, что у него в голове складывается общая картина. Вдруг раздался звонок, и он поднялся. Он сказал, что я все еще его должник, и он желает получить свои деньги.
Когда же я сказал ему, что не представляю, как компания сможет выплатить ему такую сумму, он ответил: “Левша об этом позаботится”.
Он сказал это, потому что я ему не нравился, он собирался лично проследить за тем, чтобы мне не достались дополнительные выплаты от профсоюзов на ремонт и расширение.
Потом он произнес: “Уберите его отсюда” и приказал ДеЛуне отвезти нас с Левшой в аэропорт, после чего “отправляться в Милуоки, выдернуть из кровати этого пижонистого сукиного сына и притащить его сюда”.
Обратно из отеля в аэропорт мы добрались за пять минут, и ДеЛуна всю дорогу ныл о том, как ему сейчас придется пилить до Милуоки, чтобы забрать там Балистриери, как будто Балистриери был мешком с грязным бельем.
Когда на следующее утро я увидел Розенталя, я сказал ему, что не могу принять условия Чивеллы по поводу выплаты денег и по поводу партнеров, на что Розенталь сказал, что я больше не нахожусь у власти. Он сказал, что я больше не распоряжаюсь своей судьбой.
Когда я рассказал Балистриери о встрече с Чивеллой и о том, что наше дополнительное финансирование было под угрозой, он сказал, что больше не сможет мне помогать. Он объяснил, что больше не имеет отношения к делам Пенсионного фонда».
11
Ты знаешь, кто я такой? Я управляю этим городом
Когда Тони Спилотро попал в Лас-Вегас в 1971 году, это был относительно спокойный город. Боссы гребли столько денег со своих незаконных проектов, таких как нелегальное букмекерство, гангстерское ростовщичество и отмывание денег через казино, что они общими усилиями старались поддерживать чистоту, тишину и порядок в городе. Правила были просты.
Все конфликты решались мирным способом. В городе было запрещено устраивать перестрелки или подрывать автомобили. Тела нельзя было оставлять в багажниках машин на парковке аэропорта. Согласованные убийства совершались за городом, а тела исчезали навсегда в бесконечной пустыне, окружающей город.
До приезда Тони все гангстерские дела в городе были устроены настолько умиротворенно, что Джаспер Специалист, крупнейший ростовщик в городе, работал прямо в здании своей пиццерии, которое представляло собой уменьшенную копию Пизанской башни, а его официантки после смен подрабатывали коллекторами. Мелкая шпана – наркоторговцы, букмекеры, сутенеры, карточные шулеры – работали сами на себя. Лас-Вегас был свободным городом: гангстеры из различных семей со всей страны получали временное разрешение на въезд в город, вымогали деньги у крупных транжир, мошенничали с кредитными картами в казино и отправлялись домой. Об уличных налогах, распространенных в Чикаго, здесь даже и не слыхивали.
«Тони положил этому конец, – рассказывал Бад Холл-младший, агент ФБР в отставке, который долгие годы прослушивал все разговоры Спилотро. – Тони показал, как нужно вести дела. Он взял все в свои руки. Начал с того, что расставил по городу своих людей и обложил налогом каждого букмекера, ростовщика, наркоторговца и сутенера в городе. Лишь единицы отказались платить, среди них был букмекер Джерри Деллман, которого вскоре застрелили во время вооруженного ограбления средь бела дня рядом с гаражом собственного дома. Никто не пытался спрятать тело. Это было послание – в городе появился настоящий гангстер».
Тони быстро понял, что он мог управлять Вегасом на свой лад, поскольку все боссы находились за пятнадцать тысяч миль от города и не располагали таким же количеством глаз и ушей на улицах Вегаса, как в Элмвуд-Парк.
