Лицо старейшины налилось кровью, он выдохнул:
– Учитель! Ты старый идиот…
Равой молча склонился, пряча взгляд, старейшина зло добавил:
– Выпрямись! Ты-то здесь при чём… – схватил чашку, одним махом выпил её и уже спокойно уточнил: – Значит только посыльный. Возле Латора ждут?
– Весь мой отряд, перекрыли все до единой тропы.
Я внимательно слушал, как передо мной планировали какие-то встречи, какие-то договоры, обсуждали чем и кому нужно помочь, чтобы сманить к себе, кого можно подкупить, а кому достаточно пригрозить. Слушать это было забавно. И стыдно. В разговоре мелькали знакомые имена, я понимал, что всё это не имеет особого смысла. Сейчас я мучился сомнениями – стоит ли сообщать правду?
Чем она обернётся для меня? Убитые не были друзьями старейшины, но были его собратьями. С ними он избавился от Указов своей первой фракции, с ними он завоевал Гряду, прожил вместе десятки лет, возможно не раз сражался плечом к плечу. Пусть между ними начался раздор, но я пока ни разу не услышал ни одного намёка на то, что от каких-то управителей или попечителей проще избавиться. Так, как это должно было случиться с Дорматом, Ликием и Фаросом по плану, который рассказал мне на лесной дороге Тортус. А ведь сейчас ни Равой, ни старейшина Ирал не связаны ни одним Указом и вольны в своих действиях. Значит таков их выбор, таково их решение. Они не хотят лишних смертей.
И тут сижу я. Пью чай старейшины. Улыбаюсь ему. Вечером мне обещаны подарки за помощь Ордену. А я ведь действительно помог ему. Убил не только тех двоих, на которых мне показали, а сделал гораздо больше. Гораздо.
И не хотел, чтобы после меня осталась ложь. Сейчас между нами нет долгов. Техника Шагов? Это приемлемо. Но если я приму ещё что-то и скрою смерть старейшин… Небо всё видит. Лучше решить всё здесь и сейчас, чем уйти во Второй, оставив за собой такой долг. Я оплачу его здесь и сейчас. Если, конечно, им не взбредёт в голову требовать жизнь за жизнь.
Поставив остывший чай на столик, вмешался:
– Прошу простить. У меня есть что сказать ещё. Это важно.
Равой нахмурился:
– Леград?
Вместо ответа коснулся кисета. Несколько мгновений поисков и я протянул старейшине металлический кругляш. Он покрутил его, сжал в кулаке:
– Это знак Цориута. Откуда он у тебя?
На мне скрестились три взгляда. И если Равой и Кадор просто ожидали моего ответа, то взгляд старейшины давил на плечи тяжестью.
– Для начала я хочу сообщить вам, что не только вы свободны от Указов.
Равой прошипел, словно ни о чём не догадывался до этого:
– Кто?
Вместо меня ему ответил Кадор:
– Думаю, что все, кого он встретил за эти два дня. Верно, ученик?
– Вернее сказать, все кого я встретил на всём своём пути из Миражного. Отныне все ваши люди тоже сами выбирают идти им вместе с Орденом или нет.
Старейшина процедил:
– Плевать. Кто там? Стража, академики, мастеровые? Те, кто сам выбирал свой путь, у всех семьи, родные в Гряде. Их корни здесь. Они верны сами по себе.
Равой возразил:
– Но знания, старший? Они могут расползтись по вольным.
Кадор рассмеялся:
– Похоже, скоро вольные идущие Гряды станут самыми сильными в Поясе.
Но вот Равой был с ним несогласен, он покачал головой:
– Или это окончательно настроит против нас соседние фракции.
Старейшина тяжело повторил:
– Плевать. Знак. Откуда он у тебя?
– Равой рассказал вам, что я сбежал от Пратия, когда на него напали Сто Озёр. И это правда. Но вся правда в том, что позже я столкнулся с ним снова. С ним, с комтуром границ и с обоими старейшинами.
Старейшина вглядывался в меня. Я вдруг вспомнил тот трюк, что он мне показывал с муравьём и где-то слышанное прозвище. Глаза смерти. Но не чувствовал ничего, глядя в его глаза. Лишь чуть кололо между лопатками. Так, словно где-то вдалеке за мной снова пустились в погоню. Но голос старейшины звучал спокойно:
– Хочешь сказать, что ты, калека, девятая звезда, сумел убить всех четверых?
– Я убил только того, кто покалечил меня, обещал содрать шкуры с моих родных, того, кто сам пытался несколько раз убить меня и выжечь мне средоточие. Пратия.
Старейшина поднял металлический знак, процедил:
– Я слышу лишь оправдание. Не слышу главного ответа.
Сначала вскинувшись, через миг я кивнул. Старейшина прав. Это оправдание, попытка смягчить свои слова и поступки. И всё же это правда:
– Всех остальных убил Царь. Они догнали меня на болотах.
– Ты вольный, стал искателем. Связался с Волками. А край их территории выходит к этому болоту, – старейшина сжал знак в кулаке. Сжал очень знакомым жестом. Точно так же, как это делал я сам сотни раз. С камнем. – Они догнали тебя там, или ты привёл их туда?
Неприятное ощущение стали между лопатками стало сильнее. Но я и не подумал отвести глаза:
– Я привёл погоню туда.
Старейшина продолжал пронзать меня немигающим взглядом, Кадор молча сделал новый глоток чая, а вот Равой медленно убирал руку от чашки. Слишком медленно. Перевёл взгляд на него. Рука тут же замерла. Я хмыкнул. Как будто, если спрятать её под стол, это поможет ему незаметно напасть на меня. Или у него там амулет, чтобы подать сигнал? Старейшина вздохнул, но тяжесть на плечах стала лишь больше:
– Значит… ты убил моего третьего и четвёртого брата?
На этот раз я согласился:
– Верно.
И замолчал. Оправдываться дальше я не собирался. Сейчас между нами окончательно нет долгов. Если он решит напасть… Тогда я просто сбегу отсюда. Не ему, старику, впервые за годы коснувшемуся духовной яшмы, пытаться убить меня. Как бы он ни был силён в прошлом, но сейчас я вижу дно его силы. Смутно, но вижу. И жар опасности вполне терпим.
Старейшина разжал кулак, оглядел знак, а затем надел его на шею:
– Где второй?
– В Черепахе.
– Ладно. Значит, ты убил двух моих братьев, двух комтуров…
Я нахмурился, мне не нравилось то, что старейшина вкладывал в свои слова, и я перебил его:
– Трёх. Ещё я убил Дормата. Ведь так и нужно было по плану Равоя.
Старейшина рявкнул, обжигая опасностью:
– Его плану!
Ещё миг после этой вспышки гнева пронзал меня взглядом, а затем отвернулся. Глухо сказал:
– Мой выбор был другой. Чтобы я пошёл против братьев? Никогда…
Я обвёл взглядом печально улыбающегося Кадора, замершего с опущенной головой Равоя. Никто не проронил ни звука. И на меня накатила злость. Нашёл невинных. С трудом удерживаясь от того, чтобы высказаться просто и незамысловато, я переспросил:
