— Мы пришли пешком, — ответил он.
— Возьми мой автомобиль, он стоит снаружи. Потом вернешь.
Мы выбрели на улицу. Мир вращался вокруг, но Мартин удерживал меня. Я откинула голову и закрыла глаза. Мир вращался все быстрее и быстрее. Я подумала, что меня вот-вот вырвет.
— …я сказал, ты принимала еще таблетки?
— Ч… что?
— Ты принимала ативан?
Но я больше не могла говорить. Автомобиль куда-то свернул. Я погружалась в темноту… в прекрасное, мягкое, шелковистое забытье.
Суд по делу об убийстве
Досудебный сеанс криминалистической оценки
Мы вернулись к теме смерти моей матери. Это моя вторая встреча с психологом-криминалистом в его офисе в Сиднее. Я ушла после первого сеанса, когда почувствовала, что он пытается одурачить меня. После хорошего сна я решила вернуться и продолжить беседу.
Мне было нужно, чтобы этот суд прошел как следует. Так, как я хочу. В конце концов, психические уловки работают в оба конца, не так ли?
— Вам было девять лет, Элли, — говорит он. — Кроме вас и вашей матери в доме никого не было. Когда именно в тот день вы осознали, что она находится в беде?
— Точно не помню.
— Давайте попробуем вернуться в прошлое, хорошо? Можете ли вы вспомнить, что делали перед тем, как поняли, что вашей маме очень плохо?
— Я… думаю, я рисовала в моей комнате.
— Вы всегда любили рисовать?
Я киваю.
— Вы помните, что тогда рисовали?
В моем уме вспыхивает яркий образ. Лианы душат маленькую девочку, искавшую в лесу своего папу, который был большим и сильным дровосеком с волшебными способностями.
— Нет.
Он испытующе смотрит на меня. Я выдерживаю его взгляд.
— Мама позвала вас?
— Я… нет. Я услышала глухой удар и треск, как будто что-то сломалось. Пошла посмотреть, что случилось, и увидела маму, лежавшую на полу в ее спальне.
— Где именно на полу?
— Между кроватью и стеной. Рядом с прикроватной тумбочкой.
— Что вы сделали?
— Я попыталась разбудить ее. Я трясла ее. У нее изо рта шла пена. Ничто не помогало привести ее в чувство.
— Вы впервые обнаружили ее в таком состоянии, Элли?
Жар приливает к моим щекам.
— Нет. Раньше я уже два раза находила ее в таком виде.
— Что вы делали тогда?
— Я звонила моему отцу.
— А на этот раз вы позвонили ему?
— Я… Я не помню. Помню лишь, как он приехал, — потом, после машин скорой помощи и пожарных. Много людей в больших сапогах, много оборудования.
— Значит, вы позвонили по общему номеру экстренных служб, — медленно говорит он. — Вы набрали три нуля?
— В Канаде это 911.
— Значит, вы набрали 911?
Я сглатываю слюну. Жар снова приливает к лицу. Я не могу вспомнить. Действительно не могу.
— Наверное, да. Да. Как иначе они бы приехали к нам?
Он что-то пишет в своем блокноте и кивает. Потом раскрывает папку и читает какой-то доклад. Наверное, юристы каким-то образом раздобыли старый отчет коронера. Там должны быть все факты, что и когда случилось с моей матерью. Он спрашивает меня только потому, что хочет видеть мою реакцию.
Он поднимает голову.
— Как ваш отец обращался с вами впоследствии… когда вы узнали, что она умерла?
Я потираю колено и снова ощущаю себя девятилетней. Я чувствую себя очень маленькой, грустной и напуганной. Я чувствую, как к глазам подступают слезы. Я чувствую все это, но память о событиях остается смутной. Только чувства.
— Он помогал вам чувствовать себя надежно и уверенно, Элли? Он давал вам понять, что любит вас?
— Нет, — тихо отвечаю я и думаю о маленькой девочке на моем рисунке, искавшей в лесу своего отца-дровосека. Ее отец, большой и сильный, должен был прийти на помощь со своим топором и разрубить злые лианы, угрожавшие задушить ее и затащить в сырую землю, где она сгниет в одиночестве.
— Он отослал меня прочь. Сначала к сестре моей матери, потому что он все время работал и много путешествовал. А потом меня отправили в закрытый пансион.
— Он любил вашу мать?
— Он постоянно беспокоился о ней, чрезмерно заботился о ней, возил ее к разным врачам или ругался с ней из-за спиртного или таблеток.
— Что вы чувствовали по этому поводу?
Я смотрю ему в глаза.
— А как вы думаете?
— Возможно, вы думали, что все внимание доставалось ей.
У меня непроизвольно напрягаются мышцы живота.
— Возможно, — говорю я и пожимаю плечами.
— Это положение изменилось после того, как ее не стало?
— Нет. Как я сказала, он фактически избавился от меня. Конечно, он платил за мой уход и обучение, но вроде как не помнил о моем существовании.
— Что вы чувствовали по этому поводу? — повторяет он. Это что, издевка?
— Господи, — я встаю и подхожу к окну. Выглядываю на улицу. Сегодня идет дождь, и детская площадка опустела — там только мужчина, выгуливающий крошечную собачку. — Сами подумайте, что я могла чувствовать по этому поводу? Я ненавидела его. Я любила его.
— Вы все еще ненавидите его?
Я колеблюсь.
— Да. И нет. Противоречивые чувства.
— Он властный человек с очень внушительной харизмой, так?
Я киваю.
— Ваш первый муж был совсем не похож на него?
— Теперь я вижу, к чему вы клоните, док, — я разворачиваюсь к нему. — Вы полагаете, что, несмотря на ненависть к моему отцу, меня привлекают мужчины вроде него? Из-за неудовлетворенной детской потребности или по генетическим причинам, как мою мать влекло к моему отцу; вы считаете, что эта слабость передалась мне через ДНК? Это плюс подверженность болезненным привычкам.
Он молчит.
— Может быть. Я не знаю.
— Как насчет Мартина?
— А что насчет него? Он умер, не так ли? Мое нынешнее отношение к нему не имеет значения.
— Тут вы ошибаетесь. Имеет, если вас будут спрашивать об этом.
Я медленно улыбаюсь.
— Тогда вот что вы можете сказать моим юристам, док. Да. Я хотела, чтобы он умер.
Раньше
Элли
27 октября, более одного года назад.
Джервис-Бэй, Новый Южный Уэльс
— Элли! Выровняй эту чертову яхту! — завопил Мартин через открытое окно своего пикапа, когда он вытянул пустой лодочный прицеп по бетонному пандусу. Я стояла босая, по колено в воде, и крепко держалась за булинь «Абракадабры», чтобы яхта не уплыла или не легла бортом на песок. Мартин велел мне удерживать яхту, пока он будет вывозить прицеп и искать место для стоянки.
