Холодный сарай являл собой самый безнадежный их опыт строительства и был воздвигнут в самые первые годы поселения: это был сложенный из саманного кирпича полукупол, который пережил череду сменявших друг друга протекающих и проваливающихся крыш, прежде чем Эммет остановился на нынешней жестяной кровле, которая, пожалуй, полностью убила первоначальное предназначение самого сарая. Его дверь, которая стала хорошо видна Норе, когда она обогнула край огорода, действительно была приоткрыта и чем-то подперта изнутри. Она никак не могла толком разглядеть, что там такое торчит в щели; с того места, где она стояла, это больше всего напоминало солдатский ботинок.
– Эй! Кто это там? – Она щелкнула курком. – Выходите медленно и по одному, я держу вас на мушке.
Это, конечно, какой-то мужчина. Так вторгаться в чужие владения способны только они. Женщины – даже индейские – вполне могут и к парадному входу подойти. А этих головорезов даже привлечь к суду за нарушение закона не удавалось, их вообще трудно было застичь врасплох; они то ночевали в амбаре на чердаке, то, набрав в курятнике полные руки яиц, исчезали в лесу, а однажды даже пытались изнасиловать одну из Нориных овец. И каждый раз она изо всех сил старалась придать своему голосу должную твердость и, крепко держа в руках ружье, целиться точно в нарушителя, но при этом все время думала о том, как ужасно боится этих проходимцев, куда сильней, чем они ее, – это стало для нее вопиющей истиной, когда Роб однажды наткнулся на одного такого бродягу, крошечного человечка с такими грязными усами, что они казались почти зелеными. Этот тип вынырнул прямо на них из разоренного курятника и стоял, в упор глядя на Нору – сердито и с каким-то безразличием, – а потом бросился на нее, словно ружье, из которого она целилась ему прямо в грудь, было всего лишь пучком цветов. Но тут откуда-то у нее из-за спины с дикими воплями вылетел разъяренный Роб, и как же этот жалкий ублюдок бросился от него улепетывать! Нора никогда бы не поверила, что такой миниатюрный мужчинка способен совершать поистине гигантские прыжки.
Увы, сейчас все было иначе. Роба рядом с ней не было. Он явно находился где-то в городе. И уж точно не появился бы, как тогда, внезапно и очень кстати, чтобы избавить ее от схватки с очередным сукиным сыном. Сейчас в ее распоряжении имелись только собственные силы и это ружье – Господи, хорошо бы оно хоть разряжено не оказалось, она уже и не помнила, когда в последний раз его проверяла, – а по ту сторону затаился неведомый враг, хозяин ботинка, которым была подперта дверь холодного сарая.
Нора предприняла еще одну попытку договориться мирно:
– У нас тут и украсть-то нечего. Но, если хотите, я могу вас накормить, когда вы оттуда выйдете.
Десма просто со смеху бы умерла, если б ее сейчас услыхала. Городская легенда гласила, что однажды некий «плохой парень», ужасающе грязный и гонимый полуденной жарой, забрел к Десме в дом и застал ее за стиркой белья. Был этот наглец худ, как распоследняя шавка, двигался как на шарнирах и в целом выглядел так, словно все те беды, что обрушились на него в пустыне, были кошмарным плодом его собственных деяний. В общем, он упал перед Десмой на колени, умоляя о глотке воды, но она сказала: «Потерпи немного – разве не видишь, я занята? Подожди еще пару минуток, мистер, а уж потом я, черт возьми, и тобой займусь». И она продолжала лупить мокрыми простынями по стиральной доске, а тот бродяга вдруг обмяк, рухнул на пол и умер. «У меня и в мыслях не было его убивать, – сказала Десма после случившегося, – только воды у меня оставалось самая малость, и мне просто необходимо было закончить стирку, а на такого типа, как этот, честно говоря, и плевок-то потратить было жалко».
Однако никакие посулы не вызвали у загадочного существа, притаившегося в сарае, желания отодвинуться от двери. Так прошло несколько томительных минут. Нора, прикрывая глаза рукой, быстро оглянулась. Джози и Тоби по-прежнему стояли в тени на крыльце дома, и Джози по-прежнему сжимала мальчика в удушающих объятиях.
Значит, ей самой оставалось только идти вперед. Она сделала несколько осторожных шагов и сумела разглядеть непонятный предмет, которым была подперта дверь сарая: оказалось, что это вовсе не сапог и не ботинок, а что-то вроде кожаной подпруги, до предела изношенной, но вполне знакомой; сейчас она немного сдвинулась, и пряжка ярко блестела в лучах солнца. Нора подошла еще ближе и, набравшись смелости, толкнула дверь ногой. Дверь легко подалась, и на земляной пол сарая упал яркий треугольник солнечного света. Нора огляделась. Внутри царил беспорядок, с первого взгляда ничем не примечательный: на крюках медленно и непрерывно вращались копченые колбасы, полки у задней стены были плотно уставлены банками с консервами, а множество странных, нервно движущихся точек при ближайшем рассмотрении превратилось в полчища мух. На какое-то мгновение Норе даже показалось, что все в порядке и все на месте. Но тут на нее дохнуло кислым запахом виски и мерзким сладковатым запахом разложения, и она наконец разглядела, какой ущерб был нанесен ее хозяйству в ночи: ближайший к двери стеллаж был полностью разрушен, и все стоявшие на нем бутылки, кувшины и банки превратились в груду осколков.
Глаза Норы сразу метнулись в сторону бочки с дождевой водой и не сразу сумели ее отыскать в этом бедламе; потом она разглядела валявшуюся на полу крышку от бочки и поняла, что и сама бочка, должно быть, где-то рядом.
Рядом с бочкой лежал иссохший трупик маленькой птички.
Вода, мама, – сказала Ивлин. – Вода исчезла.
* * *
Те двое на крыльце никак не ожидали, что Нора вихрем вылетит из холодного сарая, и все же застать их врасплох она не успела: они тут же бросились в разные стороны. Впрочем, она оказалась проворней и успела-таки поймать Тоби за подол рубашки. Он вырвался и попытался удрать, но она строго сказала:
– Поди сюда.
– Я не могу, мам, я ничего не вижу. – Тоби и впрямь двигался ощупью, укоризненно поглядывая на мать здоровым глазом. Его больной глаз трепетал, как пойманная бабочка. Пожалуй, раньше он никогда так не дергался, когда Нора отчитывала сына за очередные проделки или нарушение домашних правил.
– Засов на двери сарая задвинут не был. Разве не ты должен был вчера вечером запереть сарай?
Тоби покачал головой:
– Нет, Джози.
Однако Джози-то как раз успела ускользнуть от Норы и теперь была вне досягаемости.
– Я задвинула засов, мэм! – крикнула она из самого дальнего угла двора. – Точно помню, что задвинула!
Ну, конечно, ведь это Джози вчера вечером послали в сарай за виски после того внезапного скандала, который учинил за ужином Долан. Он вел себя на редкость странно и возмутительно, но никакого скандала, наверное, не произошло бы, если б только он перестал изводить Нору бесконечными вопросами об отце; если б наконец перестал ныть из-за того, что отец так долго не возвращается; если бы перестал упрекать ее в том, что она куда больше сердится и нервничает из-за нехватки воды, чем из-за опасных слухов о папе, этих парнях из семейства Санчес и повозке с неким весьма подозрительным грузом – в общем, он снова и снова пересказывал ей всю эту осточертевшую чушь, все эти жареные-пережареные «новости», а потом и вовсе стал на нее орать, обзывая слепой и безрассудной. «Ты, я вижу, несколько новых слов выучил», – бросила Нора в ответ, и на мгновение ей показалось, что она одержала над сыном победу. Однако Долан, секунду помолчав, повторил, глядя прямо на нее: «Слепая и безрассудная», – и так грохнул кулаком по двери, что пробил ее насквозь. Это было так нелепо, что она бы рассмеялась, если бы уже не смеялась до этого. А потом оказалось, что костяшки у него сбиты до кости, и весь дом оказался глубоко погружен в сумерки его ярости. Сперва Нора даже подумала: а не оставить ли Долана без помощи – пусть корчится от боли и бессильного гнева; это послужило бы предупреждением для всех остальных; пусть поймут, что нечего буйствовать без повода. Но затем жалость и сочувствие к Долану взяли верх. Ведь, в конце концов, это ее мальчик. И его самого, пожалуй, столь неожиданный взрыв эмоций потряс куда больше, чем прочих членов семьи. Он уже выглядел страшно смущенным, да и кровотечение из разбитых пальцев оказалось довольно-таки сильным. В общем, Джози была послана за виски, и остаток вечера они провели мирно, при свечах дезинфицируя и зашивая раны.
