– А научился я тому, – наконец снова заговорил Джолли, – что человеку всегда нужно быть хоть капельку недовольным.
– Ну, это довольно легко, – сказал я. – Я, например, за эти годы понял, что человек, в общем-то, ничего со своим недовольством поделать не может.
Он рассмеялся.
– Но ведь так и должно быть, Мисафир! Если ты слишком многим удовлетворен, это способно привести тебя к мысли, что ты мог бы иметь и больше. Или – что еще хуже – заставить тебя думать о том, каково тебе придется, если все это у тебя отнимут.
– А ты боишься, что у тебя могут что-то отнять?
– Да. Труди.
– Но тогда как же тебе удается сохранить это чувство неудовлетворенности?
Джолли слегка повернулся, чтобы видеть мое лицо, и сказал:
– Я остаюсь здесь.
* * *
То был хороший год. Сомневаюсь, чтобы даже ты оценил его иначе. Мы с тобой, конечно, оба были уже и жизнью несколько побиты, и пообтрепались изрядно, но лучшей своей цели мы достигли и постепенно привыкали к приятной мысли о том, что скоро вернемся домой. Нам всего-то и нужно было помочь Джолли перевезти десять тонн соли по ущелью вдоль русла реки Хилы. Селения шахтеров и старателей в мексиканском штате Чиуауа возникали повсюду на берегах высохших древних озер. Мы возили туда воду, а оттуда соль. Я наполнял свою фляжку водой из рек Колорадо и Ююба, из наполненных весенними дождями arroyos, а также порой из очень странных внутренних озер, где на дне лежали огромные морские звезды, еще в древности запертые в камне.
Так мы и сновали с тобой месяц за месяцем туда-сюда, впервые со времен Грейвнека ночуя чаще у очага и под крышей, чем под звездным небом. И это было очень приятно.
А с Труди мы по-настоящему подружились. Когда я построил нам с тобой собственную кривоватую хибару, именно Труди помогла мне получить двадцать акров распаханной и засеянной земли. Я помню, как она стояла подбоченясь и упрекала меня за то, что я погубил все помидоры еще до того, как успел созреть первый урожай, однако я видел, что она, несмотря на это, готова не только и дальше меня терпеть, но и учить всему, сколько бы времени на это ни потребовалось. Она, должно быть, думала, что если я с ними останусь, то и Джолли будет легче здесь. В то лето Труди как раз носила ребенка, беременность протекала тяжело, и в кипящие от полуденного жара часы она все обмахивалась веером и норовила где-нибудь присесть. Потом она раньше срока родила маленькую девочку. Малышка Амелия появилась на свет, когда мы втроем как раз были на соляных копях, и к нашему возвращению девочка уже лежала в колыбельке, похожая на крошечного розового гнома, но сам дом совершенно не изменился, если не считать того, что теперь там господствовало это смешное большеглазое существо. Я быстро привык к ее плачу, доносившемуся до меня по ночам, и мне эти звуки казались вполне подходящей для дома музыкой.
У нее, у малышки Амелии, был пристальный и какой-то нервный взгляд, а также она унаследовала от своего отца подозрительное отношение к самым разнообразным вещам – исключая, пожалуй, только тебя, Берк. Она почти спокойно терпела твое присутствие, а ты почти спокойно терпел, когда она дергала тебя за шерсть на подбородке; между вами словно существовало некое ворчливое перемирие, к которому и вы, и все остальные относились вполне одобрительно.
Появление на свет Амелии сделало Джолли неожиданно суеверным. Он столько раз произносил над ней эти свои ma’ashallahs, что люди могли подумать, что таково имя девочки.
Я, конечно, подкалывал своего друга на сей счет, прекрасно зная, что и сам не чужд подобных глупостей. Во-первых, я стал очень осторожен, наполняя свою фляжку или делая из нее глоток воды, словно опасался, что она покажет мне что-то ужасное, способное выпасть на долю маленькой Амелии. Во-вторых, я, поддаваясь требованиям Донована, теперь постоянно молился о том, чтобы ничего не знать о своем будущем и смотреть только в прошлое, вспоминая свою и твою, Берк, юность и те лица, которые в моих воспоминаниях куда больше походили на рисунки Джолли, чем на наши настоящие потрепанные жизнью личности.
Целый год мы с тобой прожили, ни от кого не убегая. Хороший, в общем-то, год. А затем и второй.
Должно быть, как раз к тому времени, как Амелии исполнилось два годика, в городе появились двое старателей, которые рассказывали следующую историю. В течение трех ночей, которые им пришлось провести в далеком ущелье на Солт-ривер, к ним в лагерь наведывалось некое существо, которое они отлично слышали, но не видели. Оно страшно пугало их лошадей, и один из старателей, более суеверный, все убеждал второго, что им ни в коем случае нельзя даже пытаться это загадочное существо увидеть, ибо подобная попытка может стоить им жизни. Однако неведомая тварь продолжала каждую ночь стонать и царапаться под стенами их палаток, и на четвертую ночь любопытство взяло верх над тем из двух друзей, что был посмелее. Они тихонько приподняли полог и в лунном свете увидели… «точно такого же отвратительного ублюдка, как вон тот у вас, хотя даже в возможность существования подобной твари трудно поверить!».
После такого заявления Джолли здорово завелся. Ему и раньше, оказывается, время от времени доводилось слышать, что верблюдов из нашего «верблюжьего полка» замечают к западу от реки Колорадо, но обычно эти сильно приукрашенные рассказы старателей достигали его ушей слишком поздно и были изрядно потрепаны временем. С другой стороны, конкретно эта встреча с верблюдом могла свидетельствовать о том, что один из твоих сородичей, Берк, все же пробрался в самые глубины Территории. Мы тут же вытащили карту и довольно быстро пришли к выводу, что не имеет смысла гадать, куда именно мог свернуть одичавший верблюд, так что самое лучшее – это отправиться туда самим, залечь на берегу Солт-ривер как можно ближе к тому месту, где ночевали старатели и где они видели своего странного ночного гостя, и ждать.
– Только подумай, – в возбуждении говорил Джолли, – а вдруг там не один верблюд, а несколько? Мы с тобой тогда могли бы создать собственный маленький вьючный караван!
Что он собирался делать с этим караваном, я так и не понял. В конце концов, нас было всего двое, настоящих погонщиков, да и ты всегда предпочитал свое собственное общество обществу твоих сородичей.
Однако великая идея создать собственный верблюжий караван уже целиком захватила Джолли и лишь крепла и разрасталась. Мы поймаем верблюда, которого видели эти старатели, а также всех тех, что странствуют вместе с ним, и станем возить грузы на север, на восток и, возможно, сумеем даже получить контракт на грузовые перевозки для железной дороги. А потом и Джорджа из Калифорнии к себе позовем. Я слушал его, смотрел на тебя, и мне казалось, что подобные разговоры тебе совершенно не нравятся.
Не нравились они и Труди. За день до намеченного похода туда, где мы надеялись увидеть этих «диких верблюдов», я чинил протекающую крышу, а Труди вышла, чтобы подержать мне лестницу. Я ужасно боялся что-нибудь уронить ей на голову, но она даже лица не поднимала, когда мимо нее пролетал случайно сорвавшийся с края мастерка комок глины. Она долго молчала, потом вдруг сказала:
