Помнится, Нед Бил, почти не умолкая, все повторял, как замечательно все у нас складывается, но сам небось настороженно во все стороны посматривал со спины высоченного Сеида, поскольку мы как раз пересекали территорию, населенную команчами. У него, правда, хватило ума не заставлять музыкантов развлекать нас своей игрой, но шума и без них хватало: во-первых, стучали и бренчали дорожные строители, команду которых охраняли кавалерия и пешие солдаты; во-вторых, в хвосте обоза тащились кареты «Скорой помощи», нагруженные поклажей мулы, геолог со своим имуществом, свора собак и обозные прачки; а в-третьих, отставая от нас мили на две, громыхала полевая кухня Эба. В общем, уж точно нельзя было сказать, что путешествовали мы бесшумно. Однако на протяжении пятидесяти миль с лишним мы не встретили ни одной живой души, не обнаружили ни одного источника воды – только мертвые смотрели, как мы проходим мимо; они выглядывали из пещер, расположенных высоко на отвесных склонах, или из пересохших вади, где были разбросаны их непогребенные кости.
Мы пересекли Ред-Ривер и Канейдиан-Ривер, после чего дорога неуклонно шла в гору, и в итоге мы поднялись так высоко, что от нас во все стороны разбегались, карабкаясь на крутые утесы, коричневые горные бараны с закрученными в узел рогами. Все это Нед Бил воспринимал с восхищением, словно некое чудо. За пазухой он постоянно носил дневник, в котором подробнейшим образом описывал наше путешествие: где и как был устроен тот или иной привал, каковы были окрестности лагеря, какие в горах имелись роскошные пастбища, какие ящерицы водились среди скал, какие наконечники стрел нам доводилось видеть.
Экспедиционный геолог Уильямс, бледный, одутловатый и невероятно чопорный тип, так сильно потел, что у него за день даже куртка насквозь промокала. Каждые четверть мили он спрыгивал с повозки, подбирал с земли что-то его заинтересовавшее, с важным видом крутил это в руках и качал головой. Джолли, мрачный, разгневанный тем, что его разлучили с Сеидом, развлекался тем, что изводил Уильямса бесчисленными вопросами о тех или иных знаках, оставшихся на скалах и на земле. А это правда, спрашивал он, что здесь когда-то росли леса, а золотая пыль много лет дождем сыпалась с небес, так что даже лесное зверье было как бы припудрено золотом? А это правда, что зимние дожди вымывали на горных склонах золотые самородки размером с кулак?
– Не знаю, сэр, – спокойно отвечал ему Уильямс, – но моя прямая цель это выяснить.
Этот чертов Уильямс вечно уходил куда-то в сторону от каравана, и, должно быть, только благодаря его привычке шляться где попало мы однажды наткнулись на индейцев. Когда мы добрались до штата Нью-Мексико, местность вокруг превратилась в сплошную паутину пересохших рек и ручьев, так что наш любознательный геолог вечно был окутан плотными облаками мельчайшей пыли. Как-то в полдень мы обнаружили его повозку в стороне от основной тропы, но его самого в ней не оказалось. Мы стали искать и звать его, но ответа не получили. Наконец примерно в четверти мили от дороги мы заметили его на вершине одной из скал, он неподвижно сидел на корточках, не отзываясь на наши крики. «Уильямс! – крикнул Джолли. – Давайте-ка наконец возвращайтесь!» Но он не обернулся. Мы влезли на скалу и увидели, что на небольшом расстоянии от геолога в густой траве стоят два индейца из племени киова и целятся в него из луков. Индейцы были так близко, что было видно, как солнце отражается от их черных прямых волос и смуглых обнаженных рук. «Команчи!» – крикнул Джордж, и это прозвучало так – впрочем, никто даже и не удивился, – словно он может спрыгнуть со своей Майды и броситься к индейцам в объятия.
Потом, правда, киова увидели верблюдов, опустили луки и еще целую вечность на нас пялились, прежде чем убраться восвояси. Как только они ушли, караван двинулся дальше. После этого случая индейцы стали встречаться нам все реже и реже. В итоге Нед Бил пришел к выводу, что те двое наверняка рассказали о нас, и весть об отряде белых, путешествующих верхом на чудовищах, моментально облетела все племена.
* * *
Кем могли быть те люди, что проходили этим путем до нас? Какие истории о них сложили индейцы? Что рассказывали о здешних местах они сами? И как переменится жизнь в этих бескрайних пустошах, когда верблюд станет здесь животным столь же обычным и непримечательным, как американский заяц или калифорнийская кукушка? Нед Бил любил задавать подобные вопросы – или просто произнося их вслух, или обращаясь к любому, кто, на свою беду, оказался поблизости. Если он и подозревал, что пехотинцы уже начинают от него шарахаться, то виду не показывал. По вечерам он выезжал с небольшой группой приятелей на охоту и снабжал своих офицеров свежей дичью; иной раз запах жаркого преследовал нас всю ночь, мы чувствовали его даже во сне, а еще этот запах привлекал койотов, которые подходили чуть ли не к самому костру. А помнишь, как в реке Пекос Бил поймал на крючок какую-то жуткую хищную рыбину? Мы с Джорджем с берега увидели, как эта тварь с блестящей чешуей бьется на мелководье, тут же ринулись в воду и вытащили ее. Рыбина была совершенно невероятная и жутко свирепая на вид: нижняя челюсть выдвинута вперед, чтобы если уж вцепиться, так намертво; вдоль спины у нее развевались длинные красные плавники. Увидев ее, солдаты и рабочие сразу бросились на берег, побросав свои самодельные удочки. А Эб завопил: «Эй, ребята, выловите мне еще одного! Такого же большого, как этот!» Мы выстроились возле тех мест, где над омутами виднелись маленькие водовороты; наши голоса эхом разносились по каньону. Вы, верблюды, тоже подошли поближе и стали смотреть, пощипывая тростник, словно тоже имели право на свою долю в добыче. Солнце стояло в небе уже высоко и слепило глаза, отражаясь в брызгах воды, но мы так ничего и не поймал, зато я «словил» в реке Пекос душу какого-то весьма неприятного мертвеца, и он «показал» мне какой-то большой пароход и залитые тусклым светом фонарей улицы города, которого я никогда в жизни не видел. И за весь тот день в реке больше не проявилось никаких признаков жизни. Мы были так возбуждены первым уловом и так старались поймать еще одну такую рыбину, что совсем забыли о пойманном Билом гиганте, которого выволокли на камни подальше от воды. Там он и испустил свой последний вздох, но, когда мы наконец снова о нем вспомнили, к его туше вовсю слетались пернатые падальщики, которые уже успели выклевать ему один глаз, и в итоге Эб отказался его готовить. Пришлось так и бросить его на скале. Его чешуя еще долго светилась в сумерках, а мы вынуждены были довольствоваться своим прежним довольно жалким рационом.
* * *
Ты знаешь, Берк, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что люди особенные, обладающие редкими талантами, более всего страдают от собственных тревог и волнений, которые словно разъедают их душу, тогда как люди бесполезные и глуповатые идут по жизни легко, влекомые собственными заблуждениями и нелепыми идеями. Это единственное объяснение, которое приходило мне в голову, когда я видел, как прекрасно себя чувствует этот чертов Джеральд Шоу, возглавлявший теперь даже еще больший, чем наш, караван вьючных мулов. Их караван двигался мили на две впереди нас, и на каждом перегоне продвижение через штат Нью-Мексико сопровождалось точно такими же скандалами Шоу с Билом, какие возникали у него и с Уэйном. Он, похоже, вечно пребывал в споре с самим собой, с одной стороны, демонстрируя всем свое презрительное отношение к верблюдам – и с каждым днем считая его все более оправданным, поскольку наш караван все сильнее отставал от каравана мулов, – а с другой, испытывая зависть из-за того, что ты и твои сородичи неизменно вызывали восторг у представительниц прекрасного пола.
