Волки, впрочем, отошли недалеко, всего лишь на противоположный край оврага; мы все время видели, как сверкают в темноте их глаза, пока рыли могилы. Когда Мико наконец зашил последнее тело в одеяло, заменившее саван, я в последний раз объехал место этой жуткой трагедии. Оказалось, что вся пересохшая земля вокруг усыпана листками и клочками бумаг. Потом я заметил примерно в ста ярдах от себя след креозота и нечто странное, более всего похожее на длинные ленты, запутавшиеся в ветвях. Среди них она и стояла – та женщина, абсолютно голая, как и равнина вокруг. Она стояла среди деревьев совершенно неподвижно, и по ее плечам струились длинные распущенные волосы. Смотрела она прямо на меня. Но через некоторое время с удивлением уставилась на тебя, Берк, – как ты знаешь, мертвые все еще способны удивляться. Тогда я повернул тебя боком к ней, чтобы ей было удобней нас рассматривать. Все лицо и плечи у нее были исполосованы тонкими ножевыми порезами, а там, где ей нанесли последний удар ножом в грудь, зияла дыра, наполненная каким-то черным, странно светящимся веществом, которое все-таки, наверное, было кровью. Чуть дальше среди деревьев я увидел и других мертвых. Тот старик, труп которого мы нашил в фургоне, то и дело наклонялся и что-то выскребал из земли.
Все они спокойно бродили там, словно не замечая друг друга – мать, маленькая девочка, старик, – и это впервые поразило меня, хотя я уже столько раз за свою жизнь встречался с мертвыми, но, правда, всегда только с кем-то одним. Я стоял рядом с тобой, крепко держа тебя за узду и чувствуя твое дыхание на своих волосах, и в ужасе думал: они же не просто не замечают друг друга, они понятия не имеют о том, что рядом находятся их мертвые сородичи. И мне вдруг показалось, что даже страшная смерть этих людей менее трагична, чем их теперешнее существование. Они, мертвые, могли видеть живых, но не друг друга. Безымянные, не похороненные, оказавшиеся внезапно в беспросветном мраке, они восстали из праха и обнаружили, что абсолютно одиноки.
* * *
Мы решили немного срезать угол и двинулись на юго-запад, стремясь поскорее уйти от этого мрачного места, и прошли всего миль восемь, когда наткнулись на родник. Только-только начинало светать. Ты первым бросился к воде. Мы тоже опустились у ручья на колени и с наслаждением плескали водой себе в лицо, но девочка к нам не подошла. Она по-прежнему держалась в сторонке. По-моему, нам всем тут же стало стыдно, что мы у нее на глазах, не скрывая своей жажды и радости при виде воды, так бросились к ручью, так явно показали, что даже после увиденного хотим только одного: жить. Наклонившись, чтобы еще раз напиться, я заметил чуть впереди одного из тех волков. Он бесшумно скользил меж деревьев, то и дело скрываясь из виду, так что я с трудом сумел проследить, куда он движется.
– Послушай, Мисафир, – прервал мои наблюдения Джолли. Но я его не слушал.
– Ты только посмотри, как он похож на собственную тень! – воскликнул я и только тут заметил, что у Джолли совершенно перекошенное лицо, а в голосе звучит ужас.
– Ты когда-нибудь видел что-то подобное? – Он задохнулся. – Я столько по миру странствовал, но с таким ни разу в жизни не встречался. Неужели это индейцы, Мисафир?
– Можно было бы и на них подумать, – пожал плечами я, – да только странно все это: какие-то коробки, огромное количество бумаг повсюду разбросано… Нет, очень я сомневаюсь, что это индейцы.
Наша девочка лежала, ни на кого не обращая внимания; вид у нее был совершенно отсутствующий, какой-то даже туповатый. И мы все просто не знали, что ей сказать, чем ее утешить. Я устроил над ней нечто вроде навеса, а сам пристроился к тебе под бочок; мы даже немного подремали втроем, но лежать у меня на плече, как раньше, она не захотела. Да и я спал плохо, то и дело просыпался, и мне снились ужасные сны, да и тебе, по-моему, тоже, а все-таки мне от твоего присутствия становилось легче, надеюсь, что и мне удалось хоть немного облегчить твою печаль.
Ты и сам, наверное, помнишь, что случилось потом: нас разбудили чьи-то негромкие голоса. Четверо вооруженных мужчин, преодолев подъем, увидели ручей и направили своих лошадей вниз по склону к воде. Первым ехал неправдоподобно огромный бородатый великан, который сразу тебя заметил и воскликнул:
– Боже всемилостивый! А это еще что такое, черт побери?
Я поспешно вскочил и принялся объяснять, что мы из отряда лейтенанта Неда Била и везем воду одному заблудившемуся каравану, а это один из верблюдов, принадлежащих военному министерству. Однако мои краткие объяснения отнюдь не заставили их отвести в сторону ружья. Особенно остро я чувствовал спиной, какой ты огромный, огромный, как корабль, огромный, как черт знает что, и в тебя ничего не стоит попасть любому, особенно с такого близкого расстояния, даже если он не умеет стрелять. Эта мысль настолько меня поглотила, что стало трудно дышать.
– Нам неприятности ни к чему, – это ровным голосом сказал Джолли и сел, отбросив куртку. Оказалось, что у него тоже наготове винтовка.
Бородатый великан внимательно нас осмотрел и наконец сказал:
– Что ж, передавайте привет лейтенанту Билу. Мы тут, конечно же, наслышаны о его добрых делах.
Напряжение, еле заметной дымкой висевшее в воздухе, теперь словно развеялось. Великан протянул руку Шоу, и тот пожал ее. Джордж тоже пожал ему руку, а потом спустился к ручью, чтобы умыться со сна. Всадники принялись снимать чересседельные сумки, стягивать с себя пропотевшие рубахи, вытаскивать из растоптанных сапог бледные ноги. Вскоре кто-то уже смеялся, и вообще все выглядело как встреча друзей.
Вот тут-то и проснулась наша девочка. Она прижалась ко мне и еле слышно прошептала:
– Это моя лошадка.
– Это верблюд, детка.
Она покачала головой:
– Нет… это моя лошадка!
И она указала мне на изящную гнедую кобылу, которую как раз расседлывал один из тех людей.
– Это моя лошадка, мне папа давно ее подарил. – Ей казалось, что она по-прежнему говорит шепотом, но разговор на берегу ручья внезапно смолк. Я заметил, как нервно Шоу переступает с ноги на ногу, пытаясь решить, стоит ли ему и дальше притворяться, будто он не слышал слов девочки.
Но решить этот вопрос он так и не успел. В руках великана мигом оказалось ружье, и он выстрелил прямо в Шоу. А что произошло дальше, я уже не видел, потому что схватил девчонку и ринулся вместе с ней в старое русло реки. Когда я немного пришел в себя, то увидел, что ты пытаешься встать на ноги, а пули так и свистят вокруг, рикошетом отскакивая от земли. Шоу с перекошенным лицом выползал из ручья, опираясь на локти. Те четверо отступили за скалы и из этого укрытия вели непрерывную стрельбу. Мне показалось, что это длилось бесконечно долго, хотя на самом деле вряд ли более нескольких десятков секунд. Я увидел, как Джолли взлетел на спину Сеиду, огромный верблюд поднялся и с ревом ринулся в атаку, вспенивая воду ручья. Мико на своем Салехе не отставал от Джолли. Они мгновенно пересекли линию огня и промчались дальше по долине, однако, хоть их маневр и отвлек бандитов, которые развернулись и теперь стреляли уже в их сторону, мы столкнулись с неприятной возможностью, стреляя по врагам, попасть в своих. Джолли, например, как раз гнал назад какого-то беспечного «храбреца», который решил спастись бегством от разъяренного Сеида, а Мико и вовсе решил повернуть назад. Но я все продолжал стрелять по бандитам, целясь между скалами в каждую промелькнувшую шляпу, пока не смолкла одна из их винтовок. К этому времени раненый Салех пришел в такую ярость, что сбросил Мико на землю, а Джолли, развернувшись, ринулся в атаку, и финальный удар был нанесен именно Сеидом. Все мы с восторгом смотрели, как последний из бандитов покатился кубарем под ударами верблюжьих ног.
